Елена Арсеньева - Полуночный лихач
Николай на цыпочках пробрался к двери и выглянул в «глазок». Перед ним словно бы возник крошечный телеэкран, на котором была изображена пустая лестничная площадка с широкоплечей фигурой, клевавшей носом на ступеньке – совершенно так же, как в соседнем подъезде незадолго до этого клевали носами два молодых человека, ныне видевшие реланиумные сны.
Здешний страж, словно уловив какой-то шум, вскинул голову – и Николай чуть не ахнул, узнав это одутловатое, несмотря на молодость, лицо, угрюмо насупленные светлые брови.
Гриша! Качок Гриша, любитель аминазина!
Подавив острое желание распахнуть дверь и прочесть парню небольшую лекцию о вреде некоторых лекарственных препаратов, Николай неслышно отступил в глубь квартиры.
Белинский и Палкин нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Николай шепотом описал ситуацию и подвел боевых товарищей к «глазку», чтобы оценить обстановку.
– Затащить сюда и молотить по башке, пока не расколется! – предложил кровожадный Палкин, который уже вошел во вкус и нипочем не хотел прекращать борьбу с «элементами».
– Вот башка-то и расколется, – махнул на него Веня. – Да он лучше сдохнет, чем выдаст своего босса. Нет, тут надо что-то похитрее придумать. А ну-ка, дайте я на этого придурка еще раз погляжу, что-то его рожа мне такой знакомой кажется…
Он постоял еще несколько мгновений перед «глазком» – и вдруг рассмеялся:
– Все в порядке! Сейчас я его сделаю!
Спустя минуту задремавший было Гриша услышал скрежет замков – и, вскочив, увидел на пороге охраняемой квартиры высокого широкоплечего парня в белом халате, покосившемся белом колпачке и марлевой маске.
– Подойдите-ка! – сурово сказал тот, маня Гришу согнутым пальцем. – И потрудитесь объяснить, что все это значит.
Гриша тупо вглядывался в темные блестящие глаза. В первую минуту показалось, что перед ним тот самый лох, которого Гриша по приказанию высшего начальства так виртуозно кинул сегодня на пустыре. Нет, не он, этот черный весь какой-то, будто кавказец.
Однако откуда здесь взялся врач? За время Гришиного дежурства никаких врачей тут и в помине не было! Разве что раньше приехал? Или со стороны того подъезда вошел?
– Эй, лепило! – на всякий случай Гриша угрожающе нахмурился. – Ты чего тут бродишь?
– Призрак бродит по Европе, понял? – огрызнулся вышеназванный лепило. – Где Родион Петрович?
– Кто-о? – вытаращил глаза Гриша, отродясь не слыхавший, чтобы Родика Печерского именовали этак цивильно.
– Дед Пихто! – буркнул врач. – Блин, я думал, хоть он человек серьезный, а что вижу?
– А что ты видишь? – встревожился Гриша.
– Да мы с ним договорились, что я приеду ровно в двенадцать укольчик его шмаре сделать.
– Татьяне, что ли? – прищурился Гриша. – Ну так делай, она дома.
– Не строй дурака! – ответно прищурился Белинский. – У Татьяны больное сердце, а тут речь о другом идет. Ну, подобрал себе Родион Петрович… Хотя у него у самого со здоровьем неважно, однако все же не сидит на инсулине, как та барышня.
– На инсулине? – Гриша нахмурился. – У нее диабет, что ли?!
– А я про что говорю? Ты вон здоровый лбище, тебе не понять, что для диабетика значит – укол пропустить. Какая там, к черту, наркотическая ломка! Человек мучительно умирает…
– Так какого же черта ты здесь лясы точишь? – чуть ли не вскричал Гриша. – Иди, коли!
– Ты полный дурак или притворяешься? – окрысился Белинский. – Я пришел. А Татьяна знать не знает, где ее муж. Не могу же я прямо так спросить, куда, на какую жилплощадь, он своих сосок водит!
– Но-но, поосторожнее! – Гриша напряг мускулы. – Сосок, главное! Тут все совсем другое. Тут, можно сказать, любовь-морковь!
– Тем более! – Белинский просто-таки за голову схватился. – Тем более! Да если Родион Петрович узнает, что его девушке не сделали вовремя укол, потому что ты меня тут продинамил…
– Пошли! – Гриша ринулся по лестнице. – Да не стой, шевели ногами!
– Сейчас, только санитаров позову.
Белинский, заглянув в дверь и махнув подельникам, помчался догонять Гришу и всю дорогу, пока они мчались на «Ровере» кратчайшим путем до Кузнечихи, трещал без умолку, всячески отвлекая на себя внимание водителя, только бы тот не начал присматриваться к двум угрюмым санитарам, сидевшим на заднем сиденье, одинаково утопив лица в марлевых масках.
С каждым новым рассказом про страдания диабетиков Гриша сжимался, словно его охаживали по спине кнутом. Да, Белинский соображал, что делал! Гриша-то его не узнал – очевидно, у него вообще была отвратительная память на лица, ведь и на Николая он не обратил внимания, – однако Белинский невнимательностью не страдал и отлично запомнил этого амбала, лицом похожего на ребенка-убийцу. Около полугода назад Гриша вызывал «Скорую» для матери, которую неожиданно настиг приступ диабета, и даже Белинский, который много чего повидал в жизни, был потрясен рыданиями этого взрослого парня над бледной женщиной, которая казалась ему умирающей. Нет, она не умерла, ее удалось удержать буквально на грани между тем светом и этим, однако Веня не сомневался: ее сын не скоро забудет эту историю.
Так оно и вышло.
Наконец они свернули в один из неприметных дворов Кузнечихи, подкатили к очередной полинялой девятиэтажке и остановились у полутемного подъезда. Гриша выскочил из автомобиля и со всех ног припустил по лестнице на четвертый этаж. Сзади, незаметно поливая хлорэтилом очередные комки ваты, рысили Белинский с Николаем, а замыкал вереницу Палкин, тоже вполне готовый к бою.
Дверь без номера – условный стук – тишина за дверью – потом медленный скрежет замков. Как только дверь начала приоткрываться, Палкин аккуратно опустил любимую игрушку на бритый Гришин затылок.
Николай рванулся вперед, протягивая вату с хлорэтилом к лицу человека, стоявшего на пороге, и только чудом успел отдернуть руку прежде, чем накрыл этой ватой лицо… Нины.
Рванул ее к себе, прижал, люто вглядываясь в полутьму прихожей, – и наткнулся на тихий смешок Родика:
– Я так и знал, что ты здесь появишься. Вот и хорошо. Есть о чем поговорить.
* * *Дебрский взобрался на косогор и некоторое время постоял, задыхаясь и прижимая руку к груди. Такое впечатление, что при каждом вдохе в правое легкое вонзаются острые щепки. Не сломаны ли ребра? Когда стоишь согнувшись, еще ничего, дышать можно, но стоит распрямиться – просто кошмар какой-то. И ноги все еще дрожат. Хорошо бы посидеть, да ведь не встанешь потом, пожалуй.
Превозмогая боль во всем теле, он потащился через полоску необыкновенно зеленой, какая бывает только осенью, озимой травы к шоссе. Впереди виднелись крыши поселка Окский. Если не изменяет память, где-то там есть остановка, автобус идет до автовокзала. Или можно возле Дворца спорта пересесть, чтобы поскорее добраться до дома.
