Ярослав Питерский - Падшие в небеса. 1997
Он размахивал своим пистолетом ТТ, но стрелять по красноармейцам не решался. И тут к нему подскочили несколько отступавших солдат, Маленький понял, что допустил ошибку. Последнее что Андрон помнил, это то, что на него бросился здоровенный солдат с рыжей шевелюрой и разорванной гимнастеркой. В руке у здоровяка сверкнул нож. Поразительно, но в последнее мгновение Андрон даже успел рассмотреть холодное оружие, это был охотничий клинок с одним кровотоком.
Лезвие вошло ему под левую руку, солдат промахнулся и в грудь не попал, но вот мышцы у предплечья разрезал. Маленький зажмурился от резкой боли и с обреченностью ждал, что паникер нанесет ему второй, на этот раз смертельный удар. Но больше рыжий здоровяк ничего сделать не успел, один из подчиненных Маленького, младший сержант со смешной фамилией Карапец успел выстрелить в спину красноармейцу из ППШ. Свинцовая очередь пробила тело, и здоровяк обессилено рухнул на Андрона, обливая его бурой кровью. Маленький потерял сознание.
Семеро людей в рваных и грязных гимнастерках стояли на краю большой воронки от авиабомбы. Ремней и сапог на них не было. Эти мужики были больше похожи на загнанных и затравленных зверьков, нежели на солдат, они, низко опустив голову, покорно слушали яростный монолог седого полковника в красно-синей фуражке.
– Бойцы! Вы сегодня допустили то, чего никогда не при каких обстоятельствах не должен допускать ни один боец рабоче-крестьянской Красной Армии! Вы бросили свои позиции! Вы усомнились в своих силах! Вы усомнились в нашем правом деле! В нашей победе! Вы стали предателями и трусами, которые спасая свои шкуры, драпали как трусливые шакалы! Нет вам прощения!
Напротив, обреченной семерки стоял батальон, вернее все, что осталось от стрелкового батальона, который три часа назад в Мелеховской, не выдержал удара фашистских танковых клиньев, дрогнув, побежал. И если бы не резервный полк, то немцы бы прорвали оборону. Но этого не произошло. А, сейчас после боя и позорного бегства, три шеренги испуганных солдат, батальоном было трудно назвать. В лучшем случае была стрелковая рота, человек в девяносто, к ним и обращался полковник:
– По закону военного времени, всех вас нужно придать полевому суду и расстрелять как предателей и врагов народа! Но мы сегодня это делать не будем! И вы, вы должны понять, что советская власть гуманная и мудрая. А наш вождь товарищ Сталин самый мудрый и прозорливый главнокомандующий в мире! В истории человечества! Поэтому вам вновь доверят оружие и дадут шанс искупить свою вину кровью и вновь отправят на передовую! Но! Без наказания предательство не должно оставаться! Поэтому особо злостных врагов народа, которые во время бегства открыли огонь по бойцам спецотряда энкавэдэ, мы даже не будем судить полевым судом. Согласно приказу, нашего верховного главнокомандующего товарища Сталина, я имею права без суда и следствия расстрелять этих людей! – полковник кивнул на семерых солдат стоящих на краю ямы. – И не просто расстрелять, а расстрелять их публично, перед строем! Что бы вы все видели, как проступают с врагами народа и предателями! Кара советского правосудия покарает любого, кто осмелится на то, что они сотворили сегодня!
Повисло тягостное молчание. Казалось было слышно, как шевелятся трава в степи. Замершие от страха красноармейцы с ужасом и каким-то извращенным любопытством наблюдали за тем, что происходило в десяти метрах от них с их бывшими сослуживцами, которые по какому-то неведомому стечению обстоятельств из всех оставшихся в живых, были выбраны в качестве зачинщиков незапланированного отступления.
Седой полковник, достал из кобуры пистолет и, схватив самого крайнего из приговоренной семерки, грубо развернул его лицом к яме и, приставив дуло к затылку нажал на курок. Человек даже не успел испугаться, он рухнул в яму уже мертвым.
После такого зрелища, из оставшихся шести «паникеров-зачинщиков», двое тут же упали на колени и зарыдали как дети.
Один из них хватал стоящего рядом солдата НКВД за голенища сапог:
– Простите! Простите! А!!! Не хочу! Я не хочу!
Полковник, брезгливо посмотрев, на этих двоих и плюнув, махнул рукой. Солдаты энкавэдешники подтащили обоих к краю ямы и тут же пристрелили. Тела, небрежно толкая сапогами, сбросили вниз.
Седой офицер внимательно рассматривал оставшуюся четверку. Приговоренные стояли молча, не проявляя никаких эмоций, полковник ухмыльнулся и, убрав пистолет в кобуру, громко спросил:
– Ну, а вы? Есть среди вас кто хочет попросить пощады?! Эти две мрази,… они, упав на колени, тем самым выдали свою вражью сущность и показали, что представится случай, то обязательно предадут еще! Нет им пощады! Ну, а среди вас?! Есть ли кто ни будь, кто все-таки раскаялся и хочет публично покаяться и попросить дать шанс ему кровью искупить вину?!
Вновь повисла тишина. Полковник ждал,… но напрасно, не через несколько секунд, ни через минуту, ему никто не ответил. Более того, все четверо даже не шелохнулись и не подняли глаз.
Седому офицеру это не понравилось, он угрожающе прикрикнул:
– Вы что же суки, думаете, что вот так, на миру, умрете героями?!!! Вы умрете как собаки в этой яме! Вы нелюди и враги! Но сейчас для вас я устрою спецпредставление!
Полковник обернулся к батальону и дико заорал:
– А ну! Кто служил с этими мразями в одном отделении, или взводе, или роте, выйти из строя!
Но и на этот раз никто не отозвался на приказ офицера с четырьмя «шпалами» в петлицах. Энкавэдэшник усмехнулся и, посмотрев на упрямую четверку, зло бросил:
– Вот видите из батальона никто даже вас за своих не считает! Бояться! Вы вражины поганые! И смерть вам будет лучшим наказанием! – полковник обернулся к батальону и, посмотрев на шеренги солдат, крикнул:
– Бойцы, эти люди так и не осознали свою вину! А вина их огромна! Они стреляли в своих же! В бойцов спецотряда энкавэдэ! Двадцать пять солдат отряда погибли! Командир это отряда был ранен! И сейчас он сам отомстит за своих подчиненных товарищей! Капитан Маленький, ко мне!
Андрон подошел к полковнику строевым шагом. Его еще недавно блестящие сапоги теперь были серо-коричневыми от пыли и земли. Гимнастерка вся заляпана бурой спекшейся кровью. Левая рука, согнутая в локте, беспомощно висела на повязке из бинта. Маленький, чувствуя, что сейчас произойдет что-то страшное, с волнением отрапортовал полковнику:
– Командир специального отряда номер четыре, шестьдесят второй армии, капитан энкавэдэ Маленький, по вашему приказанию прибыл!
Полковник внимательно посмотрел на бледное лицо Андрона, затем покосился на бойцов батальона, которые со страхом ждали развязки этой трагедии.
