Екатерина Красавина - Храм украденных лиц
Другой осколок-воспоминание. Никак не получалась задачка по математике. Отец терпеливо объяснял ей. Раз, другой, третий. Наконец не выдержал, ударил дочь линейкой по пальцам. Было не больно, а обидно. Она залилась слезами. Услышав ее плач, из кухни прибежала мать. Она смотрит на них и не понимает, в чем дело. Отец виновато пожимает плечами. Мать ругает его. И тут он, распахнув руки, сгребает их в охапку и валит на диван. Смех, веселые крики. Она изо всех сил барабанит отца кулачками по спине… Мама шлепает его по груди полотенцем. Наконец он, поверженный, просит у них прощения… В каком она тогда была классе? Кажется, в четвертом или пятом.
И еще одно непрошеное воспоминание властно врывается в память. Как она целовалась за углом школы с соседом по парте. Димкой Розовым. Два года назад. Он подарил ей на Восьмое марта букет белых роз. Тонких, изящных, на длинных горделивых стеблях. Он подкараулил ее около школы и вручил букет. Не говоря ни слова. Надя стояла удивленная, даже не зная, что делать с этим букетом. Так они и стояли друг напротив друга. В молчании. Наконец Димка вздернул голову и сказал: «Ну, я пошел! » — «Спасибо! — опомнившись, крикнула Надя. — Спасибо. Подожди!» Он остановился. Надя подошла и в знак благодарности стиснула ему руку. А он наклонился и поцеловал ее. Хотел в щечку. Но Надя от неожиданности дернула головой и поцелуй получился в губы. Она рассмеялась. Рассмеялся и Димка. А потом нагнулся и поцеловал еще раз. Другой, третий. Солнце слабо пробивалось сквозь молочно-белые облака. Нежный солнечный свет озарял все каким-то радостным лучезарным светом. А они стояли и целовались…
Димкины родители вскоре получили квартиру в другом районе, и он ушел из школы. А то еще неизвестно, чем кончились бы эти поцелуи, подумала Надя. И тут же другая мысль пронзила ее: «А будут ли у меня еще поцелуи?» Или они были первыми и последними?
Нога постепенно пришла в норму. Правда, при плохой погоде она ныла. Но с этим можно было смириться. Рука зажила. Но лицо… Ей сделали операцию, однако хирург, высокий громогласный мужчина, честно предупредил ее: «Твои кости еще растут, формирование организма, в том числе лицевых костей и мышц, еще не закончено. Возможно, что с годами какие-то дефекты станут усиливаться. Но это только мое предположение. Этого может и не быть. В таком возрасте трудно говорить что-то наверняка. Поживем-увидим. Ясно? Но хандрить ни в коем случае не надо. У тебя все еще впереди! Институт, замужество, детки! Живи спокойно… могло быть и хуже». Надя слушала и молча кивала головой. Она давно обратила внимание, что обычно доктора говорят преувеличенно-бодрым тоном. Как бы подбадривая пациента, чтобы он окончательно не упал духом. Конечно, они правы. По-своему. Но от этого никому не легче…
Самое трудное было привыкнуть к своему новому лицу. Первое время нельзя было смеяться и широко улыбаться. И вообще совершать какие-либо мимические движения. Это Надя усвоила твердо. Потом она с этим свыклась. И ей стало казаться, что она вообще никогда не улыбалась и не смеялась. Отец спивался все больше и больше. Бабушка сжалилась над Надей и взяла ее к себе. Она пошла в другую школу. Где ее никто не знал. Коллектив отнесся к ней равнодушно. Близких подруг у нее не было. Но особенно по этому поводу Надя не переживала.
Училась она хорошо. Неожиданно девушка обнаружила, что ей нравится учиться. Но произошел странный переворот. Когда-то обожаемые литература и русский язык были отодвинуты на второй план. А математика, по которой у нее прежде стояла стабильная тройка, стала самым любимым предметом. Надя влюбилась в стройность и логичность цифр. В их неукоснительный порядок. В незыблемость теорем. В то, что они не допускают произвольных толкований и отклонений. В литературе и русском языке были тысячи вариаций. Одно понимание рождало другое. Это была истина, удаленная в пространстве и времени. Пыль эпох оставляла на литературных произведениях свой неизгладимый отпечаток. Тогда как за математикой было будущее. Новые технологии, компьютерные программы…
После окончания школы Надя решила поступать в финансовый институт. Но, потолкавшись среди студентов, поняла, что не потянет по деньгам. Штурмовать бесплатные места рискованно. Связываться с коммерческим отделением — нет денежной базы. Идти в педвуз на учителя математики не хотелось. Она мучительно думала, как найти выход из этого положения. Но жизнь сама все решила за нее. Умер отец. Незадолго до смерти он женился на бойкой провинциалке. Окрутила, презрительно поджимала губы Анна Семеновна при упоминании о новой жене отца. После его смерти квартиру в спешном порядке разменяли, и Наде досталась комната в двухкомнатной коммуналке. Договорившись с соседкой, подслеповатой старушкой восьмидесяти с лишним лет, Надя стала сдавать комнату, а деньги откладывать. На финансовый институт.
Но еще нужно было где-то взять деньги на повседневные бытовые нужды. Да и просто на жизнь. Когда она поделилась своими проблемами с Анной Семеновной, та помолчала какое-то время, а потом изрекла:
— Надюнь, ты хорошо разбираешься в цифрах. Хочешь идти по финансовой части, начни с чего-то маленького. Закончи курсы бухгалтеров и начинай искать работу. Устройся куда-нибудь в бухгалтерию. Помощником, что ли… Приобретешь опыт. Потом он тебе обязательно пригодится. Может, я рассуждаю как человек темный, но подумай над моими словами…
Определенная логика в словах Анны Семеновны несомненно была. «Раз я все равно собираюсь поступать в финансовый институт, то работа в бухгалтерии мне не повредит. Наоборот, пойдет только на пользу. А тем временем я буду копить на учебу в вузе».
Надя взяла аванс за сданную комнату, недостающую сумму подкинула Анна Семеновна, и бухгалтерские курсы были оплачены.
После окончания курсов Надя активно названивала по объявлениям, и в конце концов ей подвернулась работа. Правда, не ахти какая. В мелкооптовой фирме, торгующей канцтоварами. Всего в ней работали шесть сотрудников. Директор, бухгалтер и его помощник, то есть Надя, два менеджера и шофер. В двадцатипятиметровой комнате ютились пять человек. Комната была разделена на три части фанерными перегородками: кабинет директора, комната для сотрудников и склад товаров. Столы сотрудников стояли впритык друг к другу. Кабинет директора был три шага в длину, два в ширину. Когда Надя впервые попала в этот «кабинет», она машинально подняла голову вверх: прямо над ней нависала большая картонная коробка. Надя инстинктивно рванулась вперед и чуть не упала грудью на стол Владлена Григорьевича. «Осторожней, Арсеньева, — предупредил он. — Резких движений не делай. Видишь, как тут тесно. А смотреть вверх не надо. Там ничего интересного нет».
