Тесс Герритсен - Надежда умирает последней
– Все мне постоянно это твердят.
Вилли смахнула прядь волос с лица, ей не хотелось, чтобы он больше говорил о ее отце. Ведь опять повторялась старая история. Когда она была ребенком, во Вьентьяне, на каждой вечеринке, или на коктейлях, кто-нибудь из летчиков непременно выдавал очередной рассказ про Дикого Билла. Все пили за его выдержку, его смелость, за его лихой юмор, до тех пор пока ей уже не хотелось взвыть. Все эти рассказы лишь показывали, какую маленькую роль они с мамой играли в жизни отца. Может быть, поэтому Гай Барнард начинал раздражать ее. Но тут было и еще что-то, помимо разговоров о Билле Мэйтленде. Чем-то неуловимо Гай до ужаса напоминал ей ее отца.
«Так-так» вдруг наскочил на кочку на дороге, и она столкнулась с плечом Гая. Пронизывающая боль прошла через руку, и все тело ее сковало судорогой.
Он взволнованно посмотрел на нее:
– Ты в порядке?
– Я… – она прикусила губу, чтобы не прослезиться, – что-то мне совсем больно стало.
Он прикрикнул на водителя, чтобы тот замедлил ход, а потом взял в свои руки маленькие кисти Вилли, крепко держал их.
– Осталось совсем немного, почти приехали…
Долгой, очень долгой казалась дорога до гостиницы. В номере Гай усадил ее на кровать, нежным движением поправил ее волосы.
– У тебя есть какие-нибудь обезболивающие?
– Есть… есть аспирин в ванной, я пойду возьму сама…
– Нет уж, сиди и не двигайся.
Он сходил в ванную и вернулся со стаканом воды в руках и пузырьком с аспирином.
Несмотря на боль, застилавшую глаза, она ясно ощущала, что он смотрит на нее, наблюдая за тем, как она глотает таблетки. Ей было странно спокойно рядом с ним, она даже почувствовала себя покинутой, когда он повернулся и отошел на миг в другой конец комнаты. Она увидела, как он стал перебирать содержимое крохотного холодильника.
– Что ты ищешь?
– Уже нашел.
Он вернулся с маленькой бутылочкой виски и, отвернув крышку, протянул ей.
– Жидкая анестезия, средство скорее народное, но зато проверенное.
– Я не люблю виски.
– Да тебе и не нужно его любить, лекарства вообще не должны быть приятными на вкус.
Она кое-как сделала глоток. По горлу и дальше вниз разошелся жар.
– Благодарю… что ли, – промямлила она.
Он стал медленно ходить по комнате, оглядывая плюшевую мебель, потом бросил взгляд на вид из окна, раздвинув стеклянные двери балкона. Снизу, с реки Чаофья, доносилось рычание моторных лодок, мчащихся по воде. Потом он подошел к тумбочке, взял из корзины с фруктами для гостей китайскую сливу и очистил ее от колючей кожуры.
– Ничего так номерок, – констатировал он, поглощенный поеданием сливы. – Не сравнить с этой дырой, отелем «Либерти», в которой обитаю я. А кем ты работаешь?
Она глотнула из стакана виски и поперхнулась.
– Я летчик.
– Прямо как отец.
– Не совсем. Я летаю для заработка, а не для кайфа, хотя деньги небольшие, на грузовой авиации много не сделаешь.
– Но и не маленькие, судя по твоей гостинице.
– Я не плачу за номер.
Он удивленно поднял брови:
– А кто же платит?
– Моя мама.
– О, она сама щедрость.
Его саркастический тон вызвал в ней раздражение. Какое он имеет право совать нос в ее дела. Посмотрите-ка на него! Этот бродяга со следами побоев на лице стоит и жует ее фрукты, любуется ее видом из окна. Ветер растрепал его волосы во все стороны во время поездки на «так-таке», а глаз распух так, что практически закрылся. И почему она вообще терпит этого придурка?!
Он с любопытством разглядывал ее.
– А еще за что-нибудь мама платит? – спросил он.
Она вперила в него взгляд.
– Да, за устройство собственных похорон. – Она с удовольствием отметила, с какой быстротой исчезла нахальная улыбочка с его лица.
– Как-как? Твоя мама что, умерла?
– Нет, но она умирает.
Она устремила взгляд в окно, на фонари вдоль набережной. На секунду они заплясали у нее в глазах словно светляки, тогда она сглотнула, и фонари снова обрели резкость.
– Господи, – она устало запустила в волосы руки и вздохнула, – какого лешего я здесь делаю?
– Я так понимаю, ты здесь не на отдыхе?
– Правильно понимаешь.
– А зачем тогда?
– Гоняюсь за привидением.
Она допила остатки виски и поставила стакан на тумбочку.
– Таково мамино предсмертное желание, а последнее желание это святое, – она взглянула на него, – так ведь?
Не сводя с нее глаз, он погрузился в кресло.
– Помнится, ты говорила, что приехала сюда по семейному делу, а с твоим отцом это как-то связано?
Она кивнула.
– Ты поэтому сегодня ходила к Кистнеру?
– Мы рассчитывали, ну то есть я рассчитывала, что он прольет свет на то, что произошло с отцом.
– А почему Кистнер? Ведь в его ведомство потери в боях не входят.
– Да, но входит военная разведка. В 1970-м Кистнер получил назначение в Лаос, и именно под его началом мой отец в последний раз поднялся в воздух. Он же руководил поисками упавшего самолета, если это можно назвать поисками.
– Ну и что же Кистнер, сообщил тебе что-то новое?
– Все, что он сказал, я знала и раньше. Сказал, что прошло двадцать лет, и нет смысла продолжать поиски, что отца нет в живых, а найти его останки не представляется возможным.
– Тебе, должно быть, тяжело было услышать все это – поехать в такую даль и остаться ни с чем.
– Тяжело будет маме.
– А тебе?
– Да не особенно.
Она поднялась с кровати и проследовала на балкон.
– Скажу тебе прямо, мне нет никакого дела до отца, – сказала она, глядя вниз, на воду.
Ночной воздух был наполнен запахами реки. Она знала, что Гай смотрит на нее, чувствовала спиной его взгляд и представляла изумление на его лице. Еще бы тут не изумиться! То, что она сказала, было ужасно, и тем не менее это было правдой.
Она скорее почувствовала, чем услышала, как он подошел. Он встал рядом и оперся о перила балкона. Свет от фонарей на набережной вычертил темным силуэтом его лицо.
Она не сводила глаз с мерцающей реки.
– Ты не представляешь себе, что это такое – быть дочерью человека-легенды. Всю жизнь я только и слышу, какой он был смельчак, какой герой. Да что там, конечно же ему самому нравилось быть знаменитым.
– Многим мужчинам это нравится.
– А сколько женщин страдает из-за этого?
– Твоя мать страдала?
Она вскинула глаза к небу.
– Моя мать…
Она помотала головой и засмеялась.
– Ну хорошо, хочешь, я расскажу тебе про маму? Она была певицей в ночных клубах, в лучших клубах Нью-Йорка. Помню, как-то листала ее дневник и наткнулась на вклейку, это был отзыв о ней какого-то репортера с такими словами: «Ее голос словно плетет волшебную паутину, и всякий слушатель неизбежно попадает в нее». Перед ней были открыты все дороги. Но тут она вышла замуж.
