Татьяна Устинова - Всегда говори «всегда»
Удивительная все же женщина у них секретарша. Вроде бы приятные вещи говорит, Машку прелестью называет, более того, ангелом, а слушать ее не хочется. Уж такой елей в голосе, что просто во рту липко делается. И почему-то возникает желание руки помыть.
Ольга перекинула сумку через плечо.
– Ангел, точно. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить. Все, Тамар, я убежала. А то, если опоздаю, этот ангел мне устроит Содом и Гоморру. Вы Стаса не видели?
Умиление у Тамары на лице мгновенно сменилось испугом.
– Ой! Так он в гаражах! А что?!
– Да хоть спросить, собирается он или нет.
– Ой! А куда?!
На сей раз в глазах у Тамары Павловны был неподдельный интерес. Она даже забыла прижать ладошки к груди.
– Так к Машке же, на утренник! – Ольга удивленно посмотрела на Тамару и покачала головой. Что за странная женщина! Куда еще Стасу собираться посреди рабочего дня? И заспешила по коридору, поглядывая на часы.
Тамара постояла у стеночки, прижимая лапки к груди, еще минуточку, дождалась, пока стихнут на лестнице Ольгины шаги, на всякий случай выглянула в коридор – точно ли хозяйка ушла?
Обернувшись, нет ли кого в коридоре – а то уборщица тетя Маша уж очень любит в самый неподходящий момент вывернуть из-за угла со своей тряпкой, а уши у тети Маши – о-го-го, – Тамара подошла к телефону и набрала хорошо знакомый номер.
Прикрыв трубку сложенной ковшиком ладошкой, Тамара заалокала в трубку:
– Алло? Это я! Ушла… Да, упорхнула. Теперь до вечера не жди, у девчонки у ихней праздник, побежала туда, ага.
У Тамары были самые веские основания опасаться, что, если кто-нибудь донесет хозяйке о том, чем она тут занимается, – жди беды. Хозяйка, конечно, тетеха тетехой, но в тихом омуте, как говорится, черти водятся.
* * *Малиновая «девятка» въехала во двор автосервиса на полном ходу, обдав Ольгу потоками грязной воды из лужи. Брызги веером разлетелись из-под колес. В последний момент Ольга успела отскочить, но грязь все равно попала на подол юбки. Ольга судорожно принялась отряхивать подол. Надо скорее-скорее счистить грязь, а то хороша она будет на утреннике вся в пятнах, как леопард.
Да что ж за люди вокруг! Ну почему у нас облить человека грязью – в порядке вещей?
Пятна кое-как удалось затереть. Ольга посмотрела на свой носовой платок – грязный, скомканный – и бросила его в урну. Все равно не отстирается.
Из машины вразвалочку вышли двое бритых парней в черных кожанках. У одного в зубах была зажата сигарета. Затянувшись и выпустив колечко дыма, парень бросил «бычок» прямо на клумбу, красовавшуюся у въезда, придавил обутой в грубый ботинок ножищей, втаптывая в грязь последние осенние астры, которыми Ольга так гордилась.
От того, как этот парень топтал – походя, даже не взглянув – ее клумбу, которую она сама любовно обустраивала, чтобы было красиво, чтобы радовало глаз, – у Ольги на глаза навернулись слезы. Другая бы на ее месте, наверное, гаркнула на парней: что вы, мол, делаете! Но Ольга не умела ни гаркать, ни на место людей ставить, ни носом тыкать. Она умела легко и весело выполнять любую домашнюю работу, воспитывать детей, составлять квартальные отчеты, готовить завтраки, утирать простуженным домочадцам носы и ставить горчичники. Она умела в зачатке свести на нет любой конфликт в семье, помирить детей, угодить свекрови, которую искренне любила просто потому, что это – мама ее обожаемого, дивного, единственного в мире мужа. Но, столкнувшись с откровенным хамством, Ольга пасовала. Она впадала в ступор, и из глаз сами собой лились слезы – по-детски крупные и горькие.
Однажды, когда они со Стасом только-только поженились, Ольгу ни за что ни про что, просто по мерзости характера, обхамила продавщица в дачном сельпо. Они приехали к родителям Стаса на выходные, и Ольгу отправили за хлебом, пока Светлана Петровна готовила обед, а Стас с отцом прокачивали у машины тормоза. Вернулась Ольга без хлеба и вся зареванная. Свекровь, узнав, в чем дело, только головой покачала: и угораздило сына привести такую малахольную невестку. Обидели ее, видите ли! Подумаешь! Ничего ужасного продавщица ей не сказала, чтобы так рыдать. И вообще: не нравится тебе, как с тобой работник торговли разговаривает, – так ты не рыдай, а ответь ему, как полагается, чтобы он язык-то свой поганый прикусил и делом занимался! А то и жалобную книгу можно потребовать и начальству пожаловаться! А нюни распускать – последнее дело.
– Как она рожать-то будет, нежная такая? – пожимала плечами свекровь.
Но с этим Ольга вполне справилась.
…Ольга стояла во дворе автосервиса, глотая слезы. Один из парней – не тот, что топтал клумбу, другой – обернулся к ней:
– Эй! Хозяин где?
– В гараже. Что вы хотели?
– Что хотели – вас не касается, дамочка, – буркнул парень, смерив Ольгу взглядом, и длинно плюнул на асфальт сквозь зубы. – Хозяина позови!
Из глубины гаража появился Стас.
– Вот хозяин, – кивнула Ольга в сторону мужа.
У Стаса было странное, напряженное лицо.
– Стас? – Ольга подошла, дотронулась до его рукава. – Стас?..
– Оль, потом, ладно? – Он вывернулся из-под ее руки, шагнул навстречу кожаным парням.
– Стас, у Маши утренник… – Ольга семенила за мужем, а тот и не смотрел на нее.
– Ты иди, иди, Оль… – сказал Стас, даже не обернувшись.
Так сказал, будто прогнать ее хотел поскорее – иди, не мешай.
– Я пойду, да?
Ольга потянулась поцеловать Стаса, но тот дернул головой, и поцелуя никакого не вышло.
– Иди уже!
Ольга доверяла мужу целиком и полностью – раз он хочет, чтобы она ушла, значит, на это есть причины. Она пойдет сейчас на утренник, а потом, вечером, они со Стасом обо всем поговорят.
Ольга быстро вышла за ворота.
Когда она ушла, кожаный парень снова вытащил сигарету, закурил, пустил дым Стасу в лицо.
– Ну что, надумал?
* * *Пианино было расстроено, на плакате «До свиданья, осень золотая!» восклицательный знак заваливался на сторону, у Тани Скороходовой, изображавшей яблоко, сполз гольфик, но это все не имело никакого значения, потому что праздник все равно получился замечательный, отличный праздник получился. Нарядные, раскрасневшиеся, девочки и мальчики так важно вышагивали под полечку, так старательно и громко пели «Осень, осень золотая, время сбора урожая!», что Ольга все ладоши себе отбила, аплодируя. А когда Алеша Никитин из Машкиной группы прочел стихотворение, вскочила со стула и закричала: «Браво!» – с таким уморительно серьезным видом мальчик рассказывал про листья золотые, которые по двору кружат.
Машка плясала в паре со своим медведем, кружевной передник порхал в такт шагам, толстенькие косички смешно торчали из-под красной шапочки (потому что именно Красную Шапочку Машка и изображала). Ольга, пригибаясь, прошла между рядами низких стульчиков, чтобы пофотографировать дочку, снять со всех сторон. Машка плясала самозабвенно, сосредоточенно, шевелила губами – считала шаги. Она и дома шаги считала, когда перед сном скакала по комнате с воображаемым Колькой, приговаривая: и – раз-два-три-четыре, и – раз-два-три-четыре! Она топала, хлопала, супила брови – а у Ольги сердце заходилось от нежности.
