Ярослав Питерский - Падшие в небеса. 1997
Он долго и тщательно собирался. Чистил зубы и принимал душ. Затем поджарил себе яичницу с ветчиной и помидорами. Это было любимым его блюдом, казалось, что проще и быстрее – яичница с помидорами и ветчиной, но Скрябин считал это настоящим праздничным блюдом и делал ее в самые важные для себя дни.
Вот и в то страшное утро, он сделал себе яичницу…
На столике в прихожей лежал сверток. Тот пакет, отданный ему тем страшным человеком. Валериан развернул его и еще раз посмотрел на содержимое. Резиновые перчатки и бахилы для обуви. Две бутылки коньяка, на одной из этикеток красная полоса, проведенная карандашом. Ее даже не совсем заметно. Но он та знает, что означает эта полоса…
«Значит эту надо заставить пить этого поэтика, выскочку и наглеца!» – презрительно подумал Скрябин.
До дома Щукина он шел пешком. Его не должны видеть в автобусе и тем более в такси! Пешком, причем шел наугад без предварительного звонка, не зная дома ли его враг. Он шел устремлено и уверенно.
Шаг за шагом!
Скрябин сначала не о чем не думал во время движения. Никаких мыслей, он лишь переставлял ноги и зачем-то считал шаги!
«Четыреста сорок семь, четыреста сорок восемь…»
Погода в это день была просто на загляденье. Ни одной тучки на небе. Тепло и сухо. Лишь слегка пожелтевшие листья подсказывали уже осень, осень и совсем скоро холода, дожди,… а пока, пока бабье лето!
Умереть в бабье лето!
Подходя к дому Щукина, Валериан вдруг подумал:
«Земля живет своей жизнью. Планета, которая наверняка живой организм, не интересуется, что происходит с тварями, населяющими ее! Не интересуется! Конечно, до определенного момента пока эти самые твари, населяющие планету, не становятся угрозой для нее самой. Вот тогда планета мстит, очищается, предупреждает,… а это ураганы, смерчи, наводнения и землетрясения! Но планете нет дела, до того, что разумные твари, называющие себя людьми, делают друг с другом. Наверняка, когда эсэсовцы отправляли в газовые камеры миллионы людей в Освенциме и Бухенвальде временами погода был тоже прекрасная… Земля жила своей жизнью. Вот и сегодня, что может измениться, если умрет один человек? Да! Один! Да ничего, ежесекундно на планете умирают сотни, тысячи, а может и десятки тысяч людей! И ничего! Ничего! Это лишь удобрение для планеты! Люди – это удобрения для земли! И все! Никакого пафоса! Разумные твари становятся навозом… гниют в чреве земли и превращаются в перегной! Зачем же жалеть людей! Зачем их жалеть?!»
Дверь в подъезде оказалась тяжелой и скрипучей. Скрябин, прежде чем открыть ее надел резиновые перчатки. Он подошел к углу дома, что бы, его не видели прохожие и натянул их на руки. Затем достал из пакета бахилы и облачил туфли в полиэтиленовые чехлы.
Никаких следов! Ничего!
Все надо сделать, как говорил этот страшный человек!
Валериан сначала не хотел его слушаться, но сейчас, сейчас делал все, как он говорил!
Какое-то наваждение!
Он слушался и исполнял указания того человека!
В подъезде было темно и прохладно. Каждое движение, каждый шорох звучал громко, усиленный пустым пространством широкой лестницы и высоких потолков. Эхом отдавались даже едва слышные шаги. Скрябин поднимался по ступеням. И вдруг он почувствовал страх, с каждым шагом страх усиливался, он становился невыносимым. Он сковывал движения и мешал идти. Валериан остановился возле окна и, прислонившись руками к подоконнику, опустил голову и заплакал.
Он плакал тихо, стараясь, чтобы его судороги рыданий, были не слышны. Слезы катились по щекам, дрожащими руками, одетыми в резиновые перчатки, Валериан размазывал соленую воду и, прикрывая ладонью рот, старался, чтобы едва слышные звуки, вырывающиеся непроизвольно из его груди, гасли где-то между пальцев.
– О-о-о, м-м-м!!! – Скрябин достал из кармана брюк платок и зажал его зубами.
Через несколько секунд это помогло. Спазмы, давившие грудь, прекратились. Валериан успокоился и, вытерев лицо платком, отдышался. Он презрительно взглянул куда-то вверх лестницы, пытаясь рассмотреть дверь квартиры Щукина.
Нажать на кнопку звонка он долго не решался, он стоял и заставлял себя надавить на маленькую красно-алую пуговку на черном цилиндрике. И наконец, сжав зубы и, скривив рот, он опустил палец на кнопку. Трель там, где-то за дверью прозвучала, словно сигнал к атомной атаке ракетных сил стратегического назначения.
Но на этот сигнал никто не отреагировал. Валериан затаил дыхания пытаясь расслышать шаги за дверью, но ему на уши давила тишина. Скрябин набрал в грудь воздух и вновь надавил на звонок. Трель получилась затяжной.
И опять! Опять!
Нет! Никого нет!
«Это судьба, это судьба, а я не вперил в судьбу, я не верил… как же так, вот, вот она во всех ее проявлениях, вот! Вот как все повернулось! Все мои страдания и усилия напрасны! Насмарку! Нет, второй раз прийти сюда я не смогу! Не смогу! Это выше моих сил! Нет! Нет!»
Скрябин в отчаянье заплакал и давил и давил на проклятый звонок! Еще и еще!
И ВДРУГ!
Где-то там, в глубине квартиры послышались шаги! Нет, определенно, за дверью кто-то был!
Скрябин неожиданно осознал, что сейчас откроется дверь, и хозяин квартиры увидит его плачущего и еще в резиновых перчатках! Валериан резкими движениями сорвал с рук перчатки и сунул их в карман, платком как мог, вытер глаза и щеки.
Секунда другая. Еще и еще. Время тянется вечностью, когда, когда?!!!
И вот! Вот!
Щелкнул замок, дверь заскрипела и…
На пороге стоит он! Он!
Он что-то говорит. Что? Не слышно!
Лишь сердце стучит в висках!
Тук! Тук!
Надо отвечать. Надо что-то отвечать!
ИНАЧЕ!
ИНАЧЕ он все поймет!
Скрябин, словно в забытье от напряжения и страха что-то говорил…
Что-то говорил и даже пытался улыбаться…
Он видел лицо Щукина, самоуверенное и наглое лицо…
Он ведет себя как хозяин жизни!
Как он смеет?!
«Главное не перепутать! Не перепутать! Где это чертова полоса?» – мучительно думал Скрябин, доставая из пакета бутылку коньяка. Он с ужасом взглянул на нее и с облегчением выдохнул воздух. На этикетке виднелась тонкая красная полоска.
Когда Вилор разливал коньяк, Щукин задержал дыхание. Он, как показалось ему, покраснел. Но хозяин вроде этого не заметил.
Мгновение… И вот Щукин выпил коньяк. Глоток! Еще глоток.
Валериану стало до ужаса страшно! Он понял, что теперь с этого момента обратного пути нет!
Нет!
«Как сейчас это все произойдет? Как эта химическая реакция начнет действовать? Как? Уже, уже желудочный сок смешался с коньяком, а стенки желудка впитывают алкогольную жидкость! Он обречен! Он обречен! Он в моей власти! Терпеть! Терпеть!» – судорожно рассуждал Валериан.
