Дарья Плещеева - Береговая стража
Дом на Итальянской обращен фасадом к улице, там же, разумеется, находилось и парадное крыльцо, но имелся и черный ход сбоку, и Анюта о нем уже знала. Она и его не упускала из виду — мало ли что? Вдруг выбежит кто из дворни, посланный с записочкой или поручением. Коли баба — можно остановить, задать вопросец, расположить к себе. Коли мужик… ну и с мужиком управиться можно…
Потому, когда выскочила закутанная до бровей особа женского пола и, обернувшись направо и налево, перебежала улицу, Анюта с нее глаз уж не сводила.
Это была не Варя, не Матреша, не Феклушка… Дворни у Васильевых было человек с двадцать, как раз столько, чтобы обиходить два этажа в доме, и Анюта кое-кого уже знала поименно. Это была и не Парашка — та ниже ростом, а тут — бабища вровень с мужиком. Должно быть, кто-то из кухонных девок, подумала Анюта, туда ставят крепких и здоровенных, там горшков и бочат натаскаешься! И весь вечер простоять у горячей печи с блинными сковородками — тоже богатырское здоровье нужно.
Напротив и чуть наискосок был генерал-прокурорский дом, бывший Шуваловский дворец. К нему по Итальянской подъезжали экипажи — тоже, видно, гостей назвали на блины. Досужий люд, собравшись, по экипажам узнавал их хозяев и судачил, безбожно перевирая придворные новости. Женщина из васильевского дома как раз туда и устремилась, но не просто языком чесать — ее ждал мужчина. Взяв за руку, он отвел ее в сторонку — по Малой Садовой, туда, где было потише. Анюта не могла подойти к ним близко, однако движения наблюдала. Мужчина что-то внушал, женщина кивала. Потом наоборот. Затем он что-то достал, женщина спрятала это за пазуху. Еще поговорили, мужчина опять дал — то ли крохотный сверточек, то ли табакерку, то ли кошелек. Женщина опять быстро сунула за пазуху и побежала прочь.
Это было не амурное свидание — опытная по сей части дансерка сразу поняла, что их отнюдь не купидонова стрела пронзила, а связало какое-то малоприятное дело. Возможно ли было обернуть это дело себе на пользу?
Подождав, пока женщина вернется в васильевский дом, Анюта подошла поближе к мужчине. Он был сутул, худ, плечи держал вздернутыми, нос — опущенным, но очень ловко увернулся, когда на него из вдруг отворившихся дверей выпал пьянчуга. Хорошо было бы, обогнав его, поскользнуться и упасть — он бы поднял, признали бы друг дружку, слово за слово, игра глазок и губок, непременно увязался бы провожать. Анюта поспешила следом — упасть надо, не доходя Невского, там слишком много народа, наверняка придет на помощь не тот, кто нужен.
Она не видела, что следом за ней идет другой мужчина, невысокий, крепкий, не первой молодости, с развалистой походкой — впрочем, зимой, когда скользко, такая походка — самая удобная. Одетый он был очень тепло — в азяме поверх тулупа. И шел неторопливо, словно приноравливаясь к мелкому женскому шагу, соблюдает расстояние.
Спешка оказалась опасной — Анюта поскользнулась, упала вовсе не там, где собиралась, и нога вывернулась самым болезненным образом. Встав, она поковыляла дальше, думая уже не о том мужчине, а об извозчике и о способах лечения ноги. Ей на следующий день предстояло репетировать и танцевать в опере Пашкевича «Скупой».
К счастью, обошлось. Горничная Лушка, сама бывшая фигурантка, умела править такие повреждения, растирать и ублажать суставы и все связочки. Наутро Анюта была готова и к уроку, и к репетициям. А в перерыве, за три часа до представления, опять отправилась на Италь янскую. И на сей раз ее труды оказались успешны — даже не успев замерзнуть, она увидела гостей, приехавших в васильевский дом.
Прикатило двое саней, одни — запряженные отличным рысаком, серым в яблоках, там сидели две дамы, другие — извозчичьи, но извозчика богатого, который держит хороших лошадей и нанимается к приличным господам помесячно. В них приехали два кавалера, выскочили и помогли выйти дамам.
Рядом они гляделись презабавно: первый — высокий, плечистый, второй — маленький, шустрый, как рыбешка на мелководье. Когда высокий повернулся, Анюта чуть не вскрикнула — она узнала Саньку Румянцева.
Это был ее любовник — но одетый в богатую шубу, обутый не в валенки, а в подбитые мехом сапоги, и когда он, протягивая даме руку, сорвал перчатку, на пальце блеснул крупный перстень — тоже, надо полагать, не из дешевых.
— О, Господи… — прошептала Анюта.
Человек, пропавший из театра, потому что ему грозило обвинение в убийстве, обнаружился среди бела дня на Итальянской, одетый почище графа или князя! Понять сие было невозможно.
Любовник вел себя отнюдь не как человек, что скрывается от полицейских сыщиков. Он улыбался, как очень счастливый человек, чающий нового успеха и блаженства.
Анюта подумала, что зря весь театр, да и сама она, грешит на Федору Бянкину, будто бы она знает, где Румянцев прячется. Кабы ей сделалось известно, что он разъезжает по столице с красивой и богатой дамой, то, пожалуй, и в прорубь бы кинулась. А она, вишь, в мужском костюме чистенько кабриоли бьет и пируэты крутит, задрав ногу непотребным образом.
Слишком долго крутиться у васильевского дома Анюта не стала — только убедилась, что экипаж Красовецкого отсутствует. И в душе возродилась надежда — на старом откупщике свет клином не сошелся! Наверняка к девице и другие сватаются — может статься, тот человечек, которого Румянцев сопровождал. А статочно, и сам Румянцев — ишь как разрядился! Может, все это время где-то в карты играл и Фортуне полюбился? О том, что за ночь выигрываются и теряются целые состояния, Анюта знала от Красовецкого.
От души помолившись, чтобы так оно и вышло, Анюта поспешила прочь и на углу столкнулась с горничной Варей. Грех упускать такой случай разведать новости — но Варя была послана в модную лавку забрать шелковые цветы и очень торопилась.
Анюта взяла извозчика и покатила в театр. Ее домыслы о Санькином сватовстве получили подтверждение — Федька ходила мрачнее грозовой тучи. Очень хотелось расспросить фигурантку об этих интригах, и Анюта решила после представления зазвать ее к себе, подарить ей модные ленточки, но Бянкина переоделась и сбежала с умопомрачительной скоростью.
На следующий день Анюту подвела Малаша. Уж совсем обещалась вместе с ней погулять по Итальянской — и не смогла. Анюта прождала ее понапрасну.
Следующий день был занят весь — целых два домашних концерта, а потом наступило Прощеное воскресенье. Завершение Масленицы полно сюрпризов. Береговая стража приравнивала Прощеное воскресенье чуть ли к исповеди и каялась друг перед дружкой в грехах: прости-де, братец, что я тебе нюхательного табака в пудру подсыпал да к костюму греческого моряка веревочкой сзади дохлую мышь подвязал! Следовало ответить: Бог простит, а ты прости меня, что я в твоих лучших чулках ножницами дырки вырезал и ленты для косицы воровал!
