Чувствуй себя как хочешь - Холланд Саммер
Которая к тому же еще подразумевает, что ты расстаешься с парнем, выплакиваешь всю жидкость из организма и больше не можешь есть.
– Мне точно нужна такая, – восхищенно вздыхает Ирма. – Кстати, если ты ищешь Монику, она в хранении.
Кивнув в ответ, Флоренс пересекает зал и открывает служебную дверь. Первое, что бросается ей в глаза, – идеальный порядок у входа. Там уже год не было чисто – намного легче быстренько сложить что-то у дверей, вдруг скоро понадобится, а потом… В общем, оно не настолько готово понадобиться.
– Флоренс? – выглядывает из-за стеллажа Моника. – Привет. Спасибо, что приехала.
– Когда ты успела убраться?
– Вчера утром, – та пожимает плечами, – зашла и поняла, что сюда уже сложно заходить. Надеюсь, ты не против?
– Я обещала себе дойти до хранения примерно раз в неделю, – отвечает Флоренс. – Так что я не просто не против. Я в восторге.
Сделать Монику управляющей было лучшим решением, которое она принимала за четыре года существования галереи. Флоренс снова мысленно благодарит Гэри: если бы он не твердил это так долго, она, наверное, до сих пор сомневалась бы.
– Я бы еще ремонт кое-где предложила, – продолжает Моника. – Если Грег, конечно, не против.
– Думаю, теперь мы можем его не спрашивать.
– Но мы же в аренде… Или у вас особые условия?
– Вчера я выкупила у него помещение. Теперь это моя галерея, от пола до потолка, – с теплым, разливающимся в душе удовольствием произносит она.
Моника застывает с открытым ртом, но быстро приходит в себя и бросается обнимать Флоренс.
– С ума сойти! – выпаливает она. – Это теперь все твое? Почему мы до сих пор не отметили?
Вранье о покупке галереи почему-то ложится на язык легко и непринужденно, будто это действительно ее деньги. С другой стороны, раз уж этот бизнес задумывался как подарок, пусть им и будет. Флоренс четыре года отсюда не вылезала, чтобы превратить безумную затею в стабильную прибыль. Этого уже достаточно. Вспоминается напутствие Джека в Париже: не сметь принимать свой успех за чужой.
Пусть в глазах общества все выглядит так, как задумал Грег. Типичная история про американскую мечту – много работать, чтобы сколотить капитал, и присыпать это все щепоткой удачи. Совесть молчит, как пленный на допросе, и даже если поднимет голову, Флоренс знает, чем ее заткнуть.
Она не украла свою галерею. Манчестерские братья привезли в Нью-Йорк деньги, вырученные с угнанных машин? Ничего, никто их не осуждает, достойные члены общества. Вряд ли сами Эвинги приумножили свой капитал исключительно честным путем. Да, Флоренс получила помещение в подарок. Но все остальное – социальный багаж, имя, контракты, даже чертово оборудование – это ее тяжелый труд.
– Еще успеем, – обещает она, когда Моника наконец выпускает ее из объятий. – Расскажешь, с чем у тебя возникли проблемы?
– Ты выкупила галерею, – эхом все еще повторяет та, но тут же переключается. – Бен Дженкинс. Вот его наброски для экспликации. Я бы предпочла, чтобы текст был готовым, но ладно.
Она снимает бумагу, в которую упакованы картины.
– А вот и сами работы. И знаешь… Что-то не так. С «Давай попробуем» мне все понятно, тут текст и изображение примерно совпадают.
Моника наклоняется и берет в руки другую работу, которую Флоренс не узнает: она точно это не выбирала. Чистые цвета, до подозрительного знакомая подборка, и абстракция, которая одновременно и похожа, и не похожа на то, что она смотрела у Бена.
Но все же смутное ощущение словно чешет позвоночник изнутри: Флоренс где-то это видела. Но точно не в мастерской – она бы запомнила. Она отлично запоминает работы.
– Я никак не могу понять: текст странный. И такое ощущение, что… не знаю, как описать. Что-то не сходится.
– Я ее не выбирала, – отвечает Флоренс.
– Еще лучше. – Моника откладывает картину. – Бена я тоже вызвала, скоро будет. Пусть он нам и объяснит.
У нее возникает куча вопросов о покупке галереи, и Флоренс практикует легенду. Все срабатывает идеально: Грег успел придумать очень правдоподобную историю, так что поверить в нее несложно. Жаль, настоящую никому не рассказать. Хотя Бри и Палома точно будут знать. И еще Джек, если, конечно, ответит на сообщение.
– Мисс Мендоса? – в хранение протискивается Бен. – Мисс Дантон? Что-то случилось?
Флоренс делает глубокий вдох, чтобы не размазать его по стенке.
– Когда я была у тебя в мастерской, то выбрала определенные работы, – со всем спокойствием, на какое способна, произносит она. – А вот эту я не выбирала.
– Это лучшее, что у меня есть, – отвечает Бен.
Кого вообще волнует, что он считает лучшим у себя? Флоренс прикрывает глаза на секунду: чертовы дети. Нытье и самосаботаж, смешанные со святой уверенностью, будто они уже знают разницу между хорошо и плохо.
– Мы договаривались не о лучшем в твоем понимании, – напоминает она. – Я выбрала конкретные работы, и вне зависимости от того, что ты о них думаешь, ты обещал их привезти.
Почему она возится с ним? В Нью-Йорке больше художников, чем на всем восточном побережье, собранном вместе. Ей всегда есть из чего выбрать. В почте висят двадцать неразобранных писем с заявками.
– Флоренс, – Ирма просовывает голову в хранилище, – тебя ищет мистер Уэбер.
Вот только его сейчас не хватало. Зачем он пришел? Сегодня нет мероприятий, обычная суббота, а просто так посмотреть Уэбер не заходил ни разу.
– Это и есть ваша святая святых? – раздается вкрадчивый голос, от которого до сих пор спина покрывается потом.
– Минуту, мистер Уэбер, – отзывается Флоренс и впихивает пресловутую картину в руки Бена. – Забери это. Мы так не договаривались, и у тебя был срок, который закончился задолго до вчерашнего дня.
– Вы должны взять эту картину, – отвечает тот.
– Я тебе ничего не должна. Остальные ты тоже сегодня заберешь. Я предупреждала: если ты не привозишь нужные мне работы в срок, отзываю предложение.
– Вы не понимаете, – тот вцепляется в раму картины так, что костяшки пальцев светлеют, – это лучшая моя работа. Она сделана специально для вас.
– Украдена, ты хотел сказать? – раздается голос Уэбера из дверного проема. – Прости, Флоренс, я не мог пройти мимо такой драмы.
Судя по его глумливому лицу, он только и ждал, когда что-то подобное произойдет.
– Майкл, – у Флоренс начинают скрипеть зубы, – пожалуйста, я сейчас… Стой, что ты сказал?
– Это плагиат, – тот указывает рукой на картину, – ты разве не узнала?
– Элли Катани! – вспоминает Флоренс. – Господи, как до меня сразу не дошло? Серьезно, ты просто скопировал Элли Катани?
– Ну почему же просто, – с восторгом подходит к застывшему Бену Уэбер, – есть отличия, которые точно добавлены специально. Но по исполнению… Юноша, вам бы копиями заниматься. На черном рынке вас с руками оторвут.
Ей пытались продать плагиат, а она его даже не сразу узнала. Большинство претензий Уэбера, которые тот никогда не стеснялся высказывать в своих статьях, теперь выглядят не такими уж и притянутыми за уши.
Флоренс берет себя в руки: для самоуничижения у нее еще будет время. Сейчас нужно разрешить ситуацию.
– Ты, – она указывает на Бена, – Хэйзел в курсе?
– Она была против.
– Ясно. Теперь вон отсюда.
Уэбер одобрительно поджимает губы. Моника делает шаг вперед, не давая Флоренс ударить Бена, и очень вовремя.
– Я займусь, – обещает она.
– Кстати, мисс Дантон, с назначением, – ухмыляется Уэбер.
– Спасибо, – кивает та, расплываясь в обворожительной улыбке.
– Нам нужно поговорить? – Флоренс наконец выводит Уэбера из хранилища, и дрожащий от ярости голос снова обретает спокойствие и нужный градус вежливости. – Простите, что пришлось наблюдать такую картину. Издержки профессии.
– О нет, мисс Мендоса, – тут же подыгрывает тот, – мне только в удовольствие. Современное искусство – такое изящно-подобающее, практически рафинированное. Ни одного стоящего скандала на выставках целый год. Указать на плагиат – моя обязанность как члена творческого сообщества. А ваша профессиональная ярость так и вовсе глоток свежего воздуха.
