Владимир Романовский - Вас любит Президент
– Сэр…
– Нет, нет, юноша, не спорь со мной.
– Клатсман начинается на букву Кей, сэр.
– Не умничай, Вудз. Для тебя он начинается и на Си и на Кей, настолько он важен. Научись журнализму. Забудь, чему тебя учили в школе. Знаешь, где настоящая школа? Скажи.
– Э … Здесь? – осторожно предположил Роджер.
– И да, и нет. Если бы тебя звали не Вудз, знаешь, что бы я сделал?
– Э … Нет, сэр.
– Я бы тебя уволил прямо сейчас. И что бы случилось после этого?
– Э … что, сэр?
– Ты бы попытался устроиться в другой ежедневник. А потом ты бы начал стучаться в двери еженедельников. Журналов, выходящих раз в месяц. Раз в квартал. И все бы тебе отказали. Один взгляд на твое резюме, один звонок сюда, и ты снова готов занять место в очереди получающих пособие по безработице. Потом кто-нибудь посоветовал бы тебе попытать счастья в одной из тысяч региональных газетенок. Не в Филадельфии, Бостоне или Чикаго, сам понимаешь, но где-нибудь у черта на рогах, в каком-нибудь месте, откуда индейцев не нужно было выселять – они сами ушли, так там противно. И к твоему удивлению, ты бы получил там место. Там платять чуть больше, чем в интернетных изданиях. Доллара на два в день больше. Следующие десять лет ты бы писал репортажи о пропавших шелудивых пуделях и марьяжных проблемах Джо Хика, у которого осталось во рту три зуба и который планирует на будущий год пойти на курсы, чтобы научиться читать хотя бы крупный шрифт. И это, Вудз, была бы твоя школа. Десять лет такой школы – и ты бы приполз на четвереньках обратно в Нью-Йорк и умолял бы кого-нибудь, чтобы тебе дали еще один шанс. И они бы подумали и, может быть, дали бы его тебе, второй шанс. И тогда бы ты понял, что хороший журнализм – это не стиль, и не фривольное толкование социальных вопросов. Хороший журналист не занимается собственно сенсациями. Главная функция журналиста – его умение взять какой-нибудь совершенно безопасный, утомительный, скучный факт и представить его, как сенсацию. Очень мало людей умеют это делать. Не у всякого издания найдется два таких сотрудника. Любая школьница, жующая резинку, может написать статью о чем-то сенсационном. Это несложно. Даже грамматику толком знать не обязательно. Любой может. Это не делает любого журналистом. Касательно же сенсационных фотографий – спроси парней в ФБР или ЦРУ, сколько добра у них там накопилось. Заодно можешь спросить их, пересекаются ли когда-либо их пути с путями папарацци, которые зарабатывают себе на жизнь фотографиями кинозвезд и королевских отпрысков, то есть, иными словами, людей, ни на кого не могущих повлиять и совершенно не важных. Так. Теперь сотри эту гадость, которую ты называешь репортажем, и из почты ее убери, и покажи мне наконец, что ты в состоянии написать статью о семнадцатилетней поп-звезде так хорошо и интересно, чтобы ее можно было поместить в непосредственной близости от первой страницы. Все. Иди.
Напиться – или пройтись пешком – вот и весь выбор. Роджер выбрал прогулку и, проследовав через СоХо и Вилледж, направился на север по Седьмой Авеню. Он только что пережил важную веху в своей жизни и карьере, и он об этом знал. Ему было жаль себя и своих усилий. Репортаж был хорош, содержал точно выверенное число деталей, юмор в нужных местах, и элегантную фразеологию – выделялся бы в любом случае, а ведь он, репортаж, был к тому же сенсационным. Один магнат пытается преподать другому урок, вмешивается чемпион мира по боксу, два телохранителя выведены из строя. А фотографии!
Повинуясь импульсу, он купил в киоске сегодняшний «Крониклер», а заодно «Поуст» и «Дейли Ньюз». Сжимая зубы, он также купил «Таймз». Киоск находился в районе с высоким культурным уровнем. Роджер вздохнул и купил «Дейли Телеграф», «Ле Фигаро» и «Дейли Мейл».
Главные страницы.
«Поуст»: Ретивая Строптивая. Редакция до сих пор под впечатлением внезапного развода популярной двадцатилетней певицы.
«Крониклер»: Смекалистый Друг. Умная собака спасает хозяина, у которого случился удар, набирая номер скорой помощи.
«Нью-Йорк Таймз»: Президент дает пустые обещания. Демократия возрождается в далекой стране. Медикейд испытывает трудности. Посадка на Марсе – возможны неудачи.
Британцы оказались еще менее интересны, а лягушатники еще хуже.
Роджер возвратился к киоску и купил два радикальных еженедельника – «Прогресс» и «Сплоченность».
«Прогресс»: Президент Дает Пустые Обещания.
«Сплоченность»: Меньшинства: Все Еще Угнетаемы.
Роджер попытался представить себе кого-нибудь на территории Республики, для кого это оказалось бы новостью – и не смог.
Некоторое время он пораздумывал – не открыть ли свою собственную газету, и не попросить ли отца, чтобы он ее на первых порах финансировал? Неплохая идея. Никакой рекламы. Только хорошие репортажи и интересные статьи. Сенсации. Добрый старый журнализм.
Девять долларов за экземпляр.
Выбор читателя – развод популярной восемнадцатилетней певицы за доллар или два магната и боксер за девять долларов. Понятно, что они выберут. Два магната, боксер, плюс броская, едкая статья главного редактора про богов постиндустриальной эры за семь долларов? Может быть. Но из Роджера хороший редактор не получится. И он об этом знал.
Он обнаружил, что находится напротив Пенн Стейшн, только потому, что глаза его вдруг разглядели в толпе две знакомые фигуры – не просто знакомые – это были главные герои репортажа, который должен был сделать его, Роджера, знаменитым за один день. Мысли все еще были заняты невеселыми делами мира, но ноги уже несли его через улицу, и боковое зрение автоматически удерживало от попадания под разогнавшееся такси или грузовик. Роджер был прирожденный репортер, живущий в эпоху, когда прирожденные репортеры стали вдруг никому не нужны.
Боксер и богач спустились по ступеням, ведущим в главный проход вокзала. Роджер последовал за ними. Они изучили сперва карту, затем расписание, купили билеты, и присоединились к толпе, стоящей под табло, указывающим, с какой платформы отправляется тот или иной поезд. Встав позади них, невидимый и неслышимый, как и полагается репортеру, Роджер уловил, что поезд их … подадут на … семнадцатый путь.
В проходе, ведущем к платформе имелись эскалатор и лестница, заполнившиеся толпой нью-джерзийцев сразу по объявлении поезда. Одним взглядом Роджер оценил вульгарные (по манхаттанским понятиям) наряды, длинные искусственные ногти и высокие прически женщин, синтетические пиджаки, уродливые галстуки и громоздкие ботинки мужчин. Хорошо натренированное ухо уловило гнусаво-распевные интонации, типичные для некоторых графств штата. Открылись двери, и толпа влилась в вагоны, занимая лучшие места.
