Светлана Климова - Ловушка горше смерти
Где-то в доме задребезжал звонок — Лина, вздрогнув, прислушалась и поняла, что слышит звук параллельного аппарата, стоящего в спальне. Она яростно вырвала шнур из розетки у окна. Стало тихо. Ее била мелкая ознобная дрожь.
— Ты паршивый лжец, Марк Кричевский, ненавижу тебя! — сказала она вслух. — Это лицо, улыбку, эти вкрадчивые движения сильной кошки и то, как ты говоришь — рассудительно, веско и спокойно. Ненавижу мужчин — всех вместе взятых, с этой их самоуверенной претензией считать себя хозяевами положения…
— Всхлипывая, Лина отправилась на кухню. — И я еще плачу, дура, какая мучительная насмешка — эта жизнь, не дающая ни истинной веры, ни даже сомнительного спокойствия безверия… Стоп, закончим на этом. Теперь уже все равно…
Умывшись, накрасила губы розовой помадой, припудрила лицо, надела широкое цветастое платье и отправилась в спальню, где в чемоданчик, с которым явилась в этот дом, сложила лишь самое необходимое: косметику, белье, халат, кое-что из одежды. Манечку она решила не предупреждать, поскольку имела свой ключ от квартиры матери, однако и без записки Марку уходить не следовало.
Лина вынесла чемодан в прихожую, прихватив с письменного стола блокнотный листок и карандаш, и даже успела зайти в кухню, когда раздался щелчок отпираемой входной двери. Хрустнув сломанным карандашом, она швырнула его и скомканную бумажку в мусорное ведро…
Бешенство, как пыльный горячий смерч, охватило ее всю, едва раздался голос Марка, но огромным усилием воли она вогнала этот сухой огонь в себя.
— Привет! Ты на кухне? Как жарко… Что у нас есть попить?
Лина молча стояла у окна и смотрела, как Марк, отирая еще свежим носовым платком нос и шею, приближается к ней. Его кремовая шелковая рубаха с короткими рукавами была расстегнута до пояса.
Она шагнула к табурету и села, опустив голову. Где-то в стороне раздался липкий звук открываемого холодильника, затем послышались шаги и звук льющейся в стеклянный стакан жидкости. Предчувствие того, что она не сможет скрыть своего отвращения, слыша, как он эту воду пьет, гулко глотая и блаженно постанывая, заставило Лину стремительно подняться и почти выбежать.
Марк удивленно посмотрел ей вслед. Он медленно остывал от своей беготни. В кармане лежали билеты на Ригу, где их должен был встретить приятель.
Михельсон получил координаты Дмитрия, тот завершит все дела здесь. Когда Марк вернется в Москву, удобно устроив Лину, он встретится с генералом уже без нее, чтобы раз и навсегда обезопасить себя, жену и ребенка…
— Детка, ты обедала? — крикнул он, на ходу сдергивая сырую рубаху с плеч и отправляясь принять душ. — Если нет, то подожди меня четверть часика, я хочу еще и побриться, а потом мы поедим вместе. Ты уже и чемодан собрала?
Извини, что я заставил тебя бегать по магазинам. — Марк прикрыл дверь ванной и включил воду. — Господи, вот блаженство… — пробормотал он.
«Отлично, — сказала себе Лина, — я накормлю тебя напоследок, потому что объясняться с голодным мужчиной не только глупо, но и бессмысленно. Однако сидеть за одним столом, бороться с собой и слушать твою ложь — выше моих сил».
Лина накрыла на кухне: разогрела котлеты, поставила салат из огурцов с зеленым луком и сметаной, стакан с компотом, затем села, поджидая Марка.
Он появился минут через пять в футболке и джинсах, с мокрыми потемневшими волосами, пахнущий лимонной горечью хорошей туалетной воды и совершенно расслабленный.
— Ты не обедаешь? — удивился он.
— Я не голодна, — коротко ответила Лина, — жарко. Ты будешь окрошку?
— Еще бы! — сказал Марк.
Она наполнила тарелку и поставила перед ним.
— Положи сметану…
— Спасибо, — сказал хозяин дома и неторопливо придвинул к себе хлеб, — мне без тебя неинтересно обедать…
Лина упорно молчала за его спиной, перекладывая котлеты из сковороды на тарелку. Запах пищи разбудил в ней чувство голода, она представила вечно пустой холодильник Манечки, ее кудахтанье, слезы, — и виноват во всем был этот сильный мужчина, не терявший аппетита ни при каких обстоятельствах. Волна нестерпимой детской обиды захлестнула ее — Лина выбежала из кухни и без сил рухнула в кресло за письменным столом. Марк появился на пороге через секунду.
— Что происходит? — спросил он.
— Ничего! — фыркнула Лина.
— Я же вижу… — сказал он.
— Иди ешь свой обед, — с ненавистью произнесла она.
— Мне что-то расхотелось.
— Вот как? — сказала Лина. — Какие мы чувствительные… Привыкай. Я сейчас ухожу от тебя к Манечке. И не вздумай там появляться. Если бы ты знал, до чего ты мне отвратителен…
— Не правда, — произнес мужчина, приближаясь и неотрывно глядя на опущенную темноволосую гладкую макушку жены, на ее остро поднятые плечи, на обтянутую тонкой тканью отяжелевшую грудь, притиснутую к краю стола. — Повтори это, глядя мне в глаза. Ты не умеешь по-настоящему ненавидеть, Лина.
— Умник, — прошептала она. — Тем хуже… Зачем ты обманул меня, Марк? — Она вскинула голову, и он поразился румянцу, вспыхнувшему на ее совершенно бескровном лице. — Ты обманул меня, как последнюю девку, — медленно повторила женщина, — разыграл передо мной спектакль… Здесь, в ящике стола, бумага, которую ты якобы сжег, тем самым доказывая, что понимаешь мои чувства и идешь мне навстречу.
— Мне необходимо было успокоить тебя.
— Зачем?
— Потому что мне казалось, я догадываюсь, что ты испытываешь.
— Значит, так? — произнесла Лина. — И, понимая это, ты все-таки решил по-своему: обмануть меня, а затем сделать то, что было тобой задумано… Верно?
Не приближайся ко мне, Марк! Ты сжег какую-то бумажку вместе с конвертом, а эта продолжала лежать в твоем столе?
— Да я начисто забыл о ней, — воскликнул Марк, — об этой проклятой бумаге!.. Она валяется там с осени… Почему же ты, когда обнаружила ее, не уничтожила сразу? Сделай это сейчас, если для тебя она имеет такое значение!
— Вот уж нет, — сказала Лина, рывком выдвигая ящик, — я даже прикасаться к ней не намерена. Вот она здесь. Возьми и уничтожь ее сам.
— Отлично, — проговорил Марк, обойдя стол и взяв двумя пальцами глянцевый листок. — Все верно, это наш, так сказать, брачный контракт. Я кладу его перед тобой, иду на кухню, вот спички… правильно, оставайся на месте, смотри!
Лина отодвинулась от стола вместе с креслом, брезгливо наблюдая, как на блюдце корчится, догорая, комок смятой бумаги. В воздухе растаял горьковатый дым. Когда Марк, неся блюдце перед собой, прошагал на кухню, она вновь протерла стол розовой салфеткой.
Когда он возвратился, она сидела совершенно неподвижно.
— Пойдем поедим, — устало сказал Марк, — ты голодна, наверное.
