Гарольд Роббинс - Куда уходит любовь
Она встала.
– Спасибо за беседу, полковник.
В холле она остановилась.
– Но есть еще две вещи, которые пока представляют для меня загадку.
– Что именно?
– Почему Дани убила его, если она его любила?
– И другая?
– Если она в самом деле убила его, почему, как мы не пытаемся, не можем найти и следов того, что у Дани был настолько взрывной темперамент, который в припадке гнева мог толкнуть ее на убийство? – Она помедлила. – Если бы только у нас было время.
– Чем бы оно вам помогло?
– Тогда, прежде чем рекомендовать лекарство, мы могли бы выяснить причину заболевания, – пояснила она. – Мы работаем на перегонки со временем. Мы предлагаем систему действий и надеемся, что мы не ошибаемся. Но если нам не удастся выяснить причины, то мы должны будем рекомендовать отправить ребенка в Перкинс для тщательного изучения. Мы должны быть уверены.
Проводив ее, я вернулся к себе. Снова попытался дозвониться до Элизабет, но на мои звонки никто не отвечал. Наконец я бросил эту затею и вышел на улицу, где в ресторанчике напротив мотеля заказал сосиски с капустой и кружку пива.
В воскресенье я поехал к Дани. У нее, похоже, было хорошее настроение.
– На этой неделе мама дважды приходила ко мне. Ты разминулся с ней. Она сказала, что они устроили, чтобы я могла жить у бабушки, когда выйду отсюда. Оба раза она приходила с доктором Вайдманом. Ты его знаешь, папа?
– Встречал.
– Типичный полоскальщик мозгов. Мне кажется, маме он нравится.
– Почему ты так считаешь? Она смущенно улыбнулась.
– Он типа мамы. Ну, ты понимаешь, говорит много и ничего не остается. Об искусстве и все такое прочее. Я засмеялся.
– Как насчет коки?
– Давай.
Я вручил ей мелочь и смотрел, как она идет к торговому автомату. Было занято лишь несколько столов. Здесь все походило на День Родителей в обыкновенной школе, а не в исправительном заведении.
О том, что это не так, говорили лишь надзирательница у входа и решетки на окнах. Вернувшись, Дани поставила на стол две бутылки с кокой.
– Тебе нужна соломинка, папа?
– Нет, спасибо. Я выпью просто так. – Подняв бутылку ко рту, я сделал глоток.
Зажав в губах соломинку, она посмотрела на меня.
– Когда я так делаю, мама говорит, что это вульгарно.
– Твоя мать – большой специалист по вульгарности, – не сдержавшись, ответил я и тут же пожалел о своих словах. С минуту мы помолчали.
– Ты по-прежнему так же пьешь, папа? – внезапно спросила Дани. Я с удивлением посмотрел на нее.
– С чего это ты вдруг задаешь мне такие вопросы?
– Просто я кое-что вспомнила, – сказала она. – Как от тебя пахло, когда ты приезжал ко мне. Да ничего. Просто я вспомнила, вот и все.
– Нет, больше я не пью.
– Ты пил из-за мамы?
Я задумался. Как было просто сказать, что да, из-за нее. Но это была бы не вся правда.
– Нет. Причина была не в этом.
– Тогда почему же, папа?
– Причин была целая куча. Но главным образом потому, что я хотел убежать от самого себя. Я не хотел признаться самому себе, что потерпел поражение, что все потерял.
Дани молча обдумала мои слова. Наконец она нашлась с ответом.
– Но ведь ты же не все потерял, папа. У тебя оставалось судно.
Я улыбнулся, увидев, как проста ее логика. Но определенным образом она была права. Ведь она не знала всех моих попыток.
– Я был архитектором. Я хотел стать строителем, но у меня не получилось.
– Но ты и теперь строитель. Так было сказано в одной из газет.
– На самом деле это не так. Я работаю на стройке… прорабом.
– Я хотела бы быть строителем, – внезапно сказала она. – Я бы строила очень счастливые дома.
– Как бы ты этого добилась?
– Я бы не стала строить дом для семьи, пока они не убедились, что счастливы вдвоем и хотят жить вместе.
Я улыбнулся ей. Что правда, то правда. Она нашла единственное основание, на котором можно что-то строить. Но кто даст гарантии в прочности фундамента? Бог?
– Поскольку мы уже добрались до истины или, по крайней мере, можем сделать какие-то выводы, – как можно небрежнее сказал я, – не объяснишь ли ты мне кое-что?
Она с любопытством взглянула на меня.
– Например, папа?
– Чьим на самом деле приятелем был Риччио? Твоим или мамы? Она помедлила с ответом.
– Мамы.
– Но ты… – Теперь настала моя очередь искать слова.
Она откровенно встретила мой взгляд.
– Они тебе уже сказали, в каких мы были с ним отношениях?
Я кивнул.
Она уставилась на свою бутылку с кока-колой.
– Все так и было, папа.
– Но почему, Дани? – спросил я. – Почему именно с ним? Почему не с кем-то другим?
– Ты же знаешь маму. Ей нравится быть пупом земли. Вот поэтому я и хотела доказать ей, кто она такая.
– И доказала? – спросил я. – Поэтому ты и убила его?
Она отвела глаза в сторону.
– Я не хотела, – тихо сказала она. – Это был несчастный случай.
– Ты ревновала свою мать? Поэтому?
Она покачала головой.
– Я не хотела бы говорить об этом, – сказала она упрямо. – Перед тем, как меня сюда привезли, я все рассказала в управлении полиции.
– Пока ты не выложишь им всю правду, Дани, – сказал я, – они могут не отпустить тебя жить к бабушке.
Она по-прежнему не смотрела на меня.
– Они не могут держать тут меня вечно. Когда мне минет восемнадцать, им придется отпустить меня. Это-то я знаю точно.
– Три с половиной года сидеть под замком – это большой срок в любом возрасте.
– А ты-то что волнуешься? – Она с вызовом посмотрела на меня. – В следующий четверг все кончится, ты вернешься домой и, скорее всего, никогда больше меня не увидишь. Как и было.
– Но я действительно волнуюсь, Дани. Поэтому я и здесь. Я же объяснял тебе, почему не мог приехать раньше.
– Все вранье! Если хотел, то приехал бы. – Она снова уставилась на бутылку. Что она высматривает в этой коричневой жидкости, которая была еле видна сквозь зеленое стекло?
– Теперь-то тебе легко приезжать и говорить мне такие вещи, – тихо продолжила она. – Правильные вещи всегда легко говорить. Но куда труднее их делать.
– Я знаю, Дани. И первым готов признать, что делал ошибки.
– Ладно, папа. – Она подняла глаза и вдруг я увидел, что маленькой девочки больше не существует. Передо мной сидела юная женщина.
– Все мы делаем ошибки. Давай бросим эту тему. Я сказала, что не хочу больше говорить об этом. Это моя жизнь, и никакие твои слова ничего не могут изменить в ней. Тебя слишком долго не было.
Она была не права и в то же время правда была за ней. Нет в жизни чистого белого или совершенно черного цвета.
– У тебя был кто-то еще? Другие мальчики, я имею в виду?
Она покачала головой.
