Валентина Мельникова - Мой ласковый и нежный мент
– Антонина, – произнесла Людмила с удивлением, – смотрю, ты не только Стаськины словечки переняла, но даже его манеры и интонацию.
– С кем поведешься, от того и наберешься! – констатировала подруга со вздохом и повинилась:
– Он меня тут каждый день пытает, когда заявление в загс подадим, а я все оттягиваю, жду, когда ты из больницы выйдешь, кто ж у меня свидетелем на свадьбе будет?
– Решилась все-таки?
– Решилась! – Антонина смущенно хихикнула. – Как тут отвертишься, если скоро живот нос подпирать будет!
– Тоня! Милая! – Людмила приподнялась на подушке. – Что же ты молчала? Сколько уже?
– Да почитай два месяца. Я сначала сомневалась, думала, остыла немного, а потом сходила все-таки на прием, а мне и говорят, мамашей вскорости станете, милочка. В августе. Представляешь, все лето с этаким пузом ходить? Стас клянется, что непременно мальчик будет. Но сама знаешь, как их ментовским клятвам верить.
– Тоня, – протянула Людмила мечтательно и вновь откинулась на подушки. – Если б ты знала, как я тебе завидую! А у нас ничего не получилось.
– Какие ваши годы! В следующий раз обязательно получится! – отозвалась Антонина и деловито спросила:
– Сколько раз ты с ним спала?
– Один, – ответила Людмила и потрясение ахнула:
– Тонька, зараза ты этакая, расколола меня все-таки!
Антонина польщено улыбнулась:
– Стаськина школа, тут уж ничего не скажешь.
А ты, смотрю, не меньше моего ментовских слов нахваталась. – И передразнила подругу:
– «Расколола»! И кто, интересно, вас этому научил, мадам?
– Не язви! И без тебя тошно! Думаешь, легко мне сейчас? Я, конечно, дура, что уступила ему, но теперь уже ничего не изменишь!
– По всем правилам, подруга, я должна быть на твоей стороне, но прости меня, на этот раз я тебя категорически не одобряю. Если ты Барсукова проворонишь, я тебе век не прощу и, ей-богу, даже знаться с тобой перестану. Они же все за тебя так переживают: и дед, и Денис, а про Костю ты что, совсем забыла?
Приручила мальчишку, а теперь Надьке Портновской отдашь под крыло или как?
– При чем тут Надька?
– А при том, дурья твоя башка, что кружит она над Барсуковым, как орлица над орленком. Мне тут тетя Клава рассказывала, как Надька ее уговаривала по вечерам Барсукова пирогами подкармливать.
Сама-то, видать, побаивается, что он ее вместе с пирогами из кабинета выставит, вот и пристала к тете Клаве: передай, мол, вечерком презент гражданину начальнику, а то болит девичье сердечко, мается, бедное, от того, что подполковник до ночи в кабинете один-одинешенек сидит, голодный, без пригляда женского. Тетя Клава отказалась, так она, говорят, на секретаршу Барсукова Наталью насела.
А у той в Надькиной группе сын младшенький, ну как тут откажешь любимой воспитательнице!
– И давно она его подкармливает?
– Да не подкармливает она его, – рассердилась Тонька, – вечно ты перебиваешь, досказать не даешь! – Она перевела дыхание. – Барсуков на корню ее благодеяния пресек и, кажется, даже не поинтересовался, как юную тимуровку зовут. Но она в твое отсутствие непременно еще какую-нибудь пакость придумает, чтобы Барсукова завлечь.
– Тоня, давай прекратим эти разговоры о Барсукове. Честно сказать, меня это мало интересует.
Расскажи лучше про Надымова. А то Стас наговорил тут сорок бочек арестантов, а конкретно – только что в засаде две ночи сидел, а Надымова так и не поймал.
– Вот и спросила бы Барсукова, а я ведь почти ничего не знаю. Стас мне не слишком докладываег о своих подвигах.
– Но что-то все-таки докладывает?
– Ну хорошо! Он тебе рассказал, что утопленник, которого подняли из водохранилища…
– Оказался турком, чей «манлихер» я отбила у Цымбаря!.. Это я уже знаю, но как они вышли на Надымова?
– А через Потрошилова. Сто-пятнадцать-ведьмедей лишь про Уразова услышал, тут же прибежал добровольно сдаваться в руки правосудия. Ему же не доложились, что Уразов под лавиной погиб. Сказали, что его бывший дружок пока в тяжелом состоянии, но вот-вот начнет давать показания. Ну, дедок и поспешил облегчить свою душу чистосердечным признанием. Рассказал, как Уразов Ковальчука по приказу Надымова угрохал, а самое главное, как карабин турка у него оказался. Турка этого к нему тоже Надымов привез, чтобы нескольких молодых сапсанов купить, которых дед специально для продажи поймал. Вот и углядели наши дружки-приятели, что у того большая сумма денег в долларах имеется. Тысяч десять, кажется. Решили, недолго думая, отправить иностранного гостя в могилевскую губернию. Уразова, как заплечных дел мастера, для этого пригласили. Надымов и Уразов увезли турка в тайгу, да там и прикончили…
А оружие и остальные вещи Надымов приказал деду уничтожить, а он, видишь, пожадничал, оставил «манлихер» себе да еще и продал потом. При обыске у него дома вдобавок куртку нашли кожаную, в которой турка на таможне видели.
– Жаль, что Надымова прошляпили, – вздохнула Людмила, – но теперь ему штрафом уже не отделаться. Поэтому и рванул когти, сволочь!
– Ничего, недолго ему бегать! Это дело на контроль в министерстве взяли, Стасу уже основательно хвост накрутили и за Надымова, и за Уразова. Так что пожалела бы начальника, ему тоже попало по первое число, да ты еще такая бесчувственная! Поговори с ним, может, стимул какой появится, глядишь, и Надымова поймают быстрее.
– Тоня, – взмолилась Людмила, – кто о чем, а вшивый – про баню… Ну как ты не поймешь, что мне совесть не позволяет амуры крутить в таком виде! Он, может, и пожалеет меня в силу своей порядочности, а если я этакой образиной на всю жизнь останусь? Зачем мужику жизнь портить?
– Ну и прокукуешь всю жизнь со своим благородством, а на его товар всегда купец найдется, вроде Надьки или той же Светки. Не смотри, что малолетка, живо окрутит твоего Барсукова!
– Зачем он Светке? На его зарплату манто из норки не купишь и на Багамы вряд ли слетаешь. А потом, ты же сама сказала, что он чисто по-человечески ей помогает.
– Знаешь, Мила, мужик в горячке таких дел натворить может, особенно если женщина, в которую он по уши втрескался, делает ему от ворот поворот. В последний раз тебе говорю, подумай, не отталкивай Барсукова… Да, – спохватилась она, – от Вадима по-прежнему ни ответа, ни привета?
– Вчера Кочерян был, – с неохотой ответила Людмила, – передал от него посылку с лекарствами. А сам, говорит, приехать никак не может. У него ведь защита диссертации на носу.
– Диссертация... – язвительно хмыкнула Антонина. – Вот уж точно: то понос, то золотуха у твоего Вадика.
– Антонина, – в дверь просунулась голова Стаса. – Я уже опаздываю на совещание, ждать тебя не буду.
