Джиллиан Стоун - Влюблен и очень опасен
– Нет, это произошло в тысяча восемьсот шестьдесят третьем году, как раз в тот год, когда я родилась, – еле слышно пробормотала Фанни.
Мэллори потер висок.
– Во время взрыва, – продолжал он, – я находился в лазарете. Мне там зашивали руку. Вот так, по иронии судьбы производственная травма спасла меня от смерти.
Сердце тяжело ухало в ее груди.
– Вы потеряли всех своих близких?
– Господь меня не пощадил. К тому времени, как я вернулся на завод, здание было объято пламенем. Мало кто из обожженных сумел выползти из него живым.
Фанни закусила губу.
– Неудивительно, что вы взяли на себя миссию избавить страну от модернизации. – У Фанни земля медленно уходила из-под ног. Как может человек оправиться после такого удара? Наверное, никак. – Я ни в коей мере не стремлюсь умалить вашей чудовищной потери, того несчастья, что свалилось на вашу семью, но я по крайней мере хотела бы возразить вам в том смысле, что индустриализация принесла кое-что хорошее. Машины создали новый рабочий класс, который Роберт Пиль назвал…
Мэллори вздохнул.
– Вспомогательной человеческой расой, которую загоняют на заводы и вынуждают стать трудолюбивыми работниками. – Мэллори потихоньку потягивал виски. – И раз уж вы цитируете Пиля, то позвольте мне встречную цитату поэта и критика Мэтьюза Арнольда: «Эта странная болезнь современности с ее болезненной спешкой, с ее размытыми целями…»
Взгляд его сделался отчужденным. Впрочем, как Фанни сейчас осознала, глаза его были глазами человека не от мира сего. Почувствовав на себе ее взгляд, Мэллори посмотрел на нее.
– Кстати, о еще одном омерзительном побочном продукте жадности и массового производства. Долго ли осталось до того, как весь природный ландшафт Британии будет безвозвратно изуродован?
Фанни поймала себя на том, что оценивает Мэллори с совершенно неожиданной для себя стороны: видит в нем не противника, а достойную сострадания жертву – израненную покореженную душу. Его взгляды, взгляды человека, объявившего крестовый поход против прогресса, не были взглядами фанатика или безумца. Напротив, в них присутствовало по-настоящему рациональное зерно. Даже этот странный огонь в глазах его, казалось, притух, словно его одержимость ушла вглубь, скрылась в потаенном уголке его души, спряталась от досужих глаз.
Сидя рядом с ним, Фанни понимала, отчего ему верили, отчего за ним шли и умирали люди. Не прилагая к тому никаких видимых усилий, он умело подчинял их себе. И сейчас Фанни чувствовала это на себе. Мэллори был прекрасно сложен, высок, широкоплеч. В нем чувствовался избыток мужской силы, и это заставляло Фанни испытывать некое… беспокойство. Что-то напоминающее легкую дрожь, прокатилось по ее телу.
– Не думаю, что кому-то нравится смотреть на фабричные трубы, разве что самим фабрикантам. Но надо ли наказывать их так жестоко? – Нервничая, она облизнула губы, и его взгляд опустился на ее рот.
Непостижимым образом то, что сделала Фанни в следующую секунду, не отдавая себе в этом отчет, шокировало ее в той же мере, что и сидевшего рядом мужчину. Еще до того, как она успела обрести власть над собой, она протянула руку и погладила Мэллори по наголо выбритому черепу, нежно касаясь уродливых рубцов.
– Что бы я ни делал, я делаю это во имя… – Мэллори отпрянул в удивлении. Ее наивный, непроизвольный жест заставил его прерваться на середине предложения. С осознанием нелепости своего поступка к Фанни пришла неловкость. Она убрала руку. Краска стыда залила щеки.
Фанни вымучила смешок.
– Не знаю, что на меня нашло. Прошу меня извинить…
– Пожалуйста, не надо извинений. – Накрыв ее руку своей рукой, Мэллори провел ее пальцами по колючей скуле и крупному, красивой формы рту. Нежно перевернув ее руку, он коснулся губами ее ладони, скользнул к основанию запястья, нащупал жилку, в которой часто бился пульс. – Простите меня, Фрэнсин. – Он погладил ее по щеке. – Ведь вас зовут Фрэнсин, верно?
К своему ужасу, Фанни поймала себя на том, что у нее не возникло и мысли о том, чтобы уклониться от его прикосновений. В горле встал спазм. Проглотив комок, она сказала:
– Почти все зовут меня Фанни.
Мэллори показался ей вдруг щемяще-трогательным, по-человечески близким. И она почувствовала, как он вздрогнул, когда она прикоснулась к тому ужасному рубцу за ухом. Она дотронулась до него в том особенном, потаенном месте, как те, к которым Рейф прикасался на озере. Господи… Рейф…
Где-то очень далеко, на периферии сознания Фанни услышала его голос. «Прыгай, Фанни. Беги, Фанни. Держись, Фанни!» Лицо ее мгновенно сделалось каменным. Она займется любовью со змием о девяти головах ради того, чтобы… выжить. И этот мужчина был несомненно монстром, монстром с израненным сердцем и измученной душой.
Дьявол убрал ладонью несколько завитков с ее лба и долго, пристально вглядывался в ее лицо.
В дверь постучали. Не отрывая от нее взгляда, Мэллори ответил:
– Войдите.
Дворецкий по имени Обери вкатил тележку со множеством накрытых серебряными крышками блюд и несколькими бутылками вина.
– А, вот и ужин. Вы голодны?
Пусть даже в ее животе все переворачивалось вверх дном, как на корабле в шторм, Фанни собиралась есть со скоростью улитки и обильно запивать еду вином.
– Ужасно.
Мэллори пружинисто поднялся с кушетки.
– Мы с леди обслужим себя сами.
Со своего места Фанни наблюдала, как дворецкий накрывает на стол. Еда без особых изысков, но хорошо приготовленная и элегантно поданная. Им предстояло отведать рыбу, говяжий окорок, отварной картофель и овощное рагу. Не слишком богатое меню, но, право, удивительно, как в этих катакомбах вообще могли приготовить что-то стоящее.
Фанни поднялась и тронула Мэллори за руку.
– Я должна попросить вас об одолжении. Право, это не более чем акт милосердия. – Подавив приступ страха, вызвавший усиленное сердцебиение и нехватку воздуха, Фанни продолжила: – Это касается ребенка, Гарри…
– Мальчика завтра вернут отцу, – коротко ответил Мэллори и усадил ее за стол. Фанни испытала громадное облегчение. – А теперь моя очередь просить об одолжении. – Он обнял ее за талию и прижал к себе. – Я хочу, чтобы вы пришли ко мне по своей воле, осознавая, что делаете… – Он чуть-чуть повернул голову, так, что его губы оказались на волоске от ее губ. – И с удовольствием. – Эти глаза, горящие угли сдерживаемой ярости, прожигали ее насквозь, выискивали малейшие признаки лукавства. – Вы сделаете это для меня?
