Тэми Хоуг - Темная лошадка
Наверно, я бы заплакала, если б была способна на это физически. Но нет, не могу.
Возвращаясь к домику для гостей, я по пути заглянула в окно гостиной. Там, похоже, не скучали – улыбались, смеялись, блаженно щурились на огоньки свечей. Интересно, что я увидела бы, случись мне заглянуть в окно дома Молли Сибрайт? Мать и отчим, вероятно, спокойно обсуждают будничные дела; Молли им чужая из-за своего острого, недетского ума и тревоги за сестру. А она, наверное, сейчас думает, кого теперь просить о помощи.
Когда я вошла в дом, огонек автоответчика мигал. Я нажала клавишу, приготовившись услышать голос Молли Сибрайт, но испытала легкое разочарование, узнав, что мой адвокат просит меня перезвонить как-нибудь, когда будет свободная минута. Кретин! С тех пор, как я уволилась из полиции, мы вели бесконечную тяжбу за мою пенсию по инвалидности. (Которая мне была совершенно не нужна, но полагалась, потому как я получила увечье на работе. И неважно, что я сама была виновата, да и травмы мои по сравнению с тем, что случилось с Гектором Рамиресом, сущий пустяк.) Какого черта он за столько времени сам не разобрался в ситуации? Зачем ему я?!
И остальным тоже – зачем им я?..
Войдя в спальню, я села на кровать, достала коричневую пластмассовую бутылочку с викодином и высыпала на столик таблетки. Как всегда, пересчитала их и каждую потрогала пальцем. До чего я докатилась, если подобный ритуал мне необходим, если мысль о том, чтобы наглотаться таблеток, – или о том, что сегодня ночью я их не приму, – может успокаивать?
Боже правый, кому в здравом уме и твердой памяти я могу быть нужна?
Разозлясь на себя, я ссыпала таблетки в бутылочку и убрала в ящик. Я ненавидела себя за то, что оказалась такой слабой. Но, с другой стороны, сколько времени я ошибочно принимала собственную избалованность за силу, скрытность за независимость, безрассудство за смелость…
Жизнь – скверная штука, когда в тридцать лет понимаешь: все, что тебе казалось в себе самой правильным и заслуживающим восхищения, на деле всего лишь ложь для самоуспокоения.
Я загнала себя в угол, а как выбраться – не знала. Не знала, смогу ли придумать себя заново. Вряд ли на это хватит силы воли. А на то, чтобы прятаться в своем маленьком, тесном чистилище, сил не нужно.
Я вполне понимала, как я жалка. И много ночей за последние два года провела в раздумьях, не лучше ли умереть, чем быть жалкой. Но до сих пор всякий раз решала, что нет, не лучше. Пока ты жива, по крайней мере есть шанс исправиться.
Интересно, думает ли сейчас о том же самом Эрин Сибрайт? Или уже слишком поздно? Или она нашла для себя единственный вариант, когда смерть предпочтительна и выбора нет?
Я долго работала в полиции. Сначала в Уэст-Палм-Бич патрулировала кварталы, где правонарушение считается такой же работой, как любая другая, а наркотики можно купить на улице, среди дня. Потом в Уайсе узнала все до мелочей о проституции и порнографии. И, наконец, несколько лет занималась наркотиками в полиции округа. Я очень хорошо представляла себе, что бывает с молодыми женщинами, которым случилось оказаться не в том месте и не в то время. В Южной Флориде широкий выбор мест, где можно избавиться от трупа или скрыть любые грязные тайны. Уэллингтон – оазис цивилизации, но за его границей начинается территория, где время остановилось. Болота и леса. Поросшие колючим кустарником пустоши и поля сахарного тростника. Грунтовые дороги, неотесанные коренные жители, подпольные лаборатории по производству наркоты в фургонах, которым уже двадцать лет как место на свалке. Черная зловонная вода в каналах – и аллигаторы, готовые закусить любым мясом.
Может, именно там Эрин Сибрайт ждет того, кто ее спасет? Может быть, она ждет меня? Да поможет ей бог. Я туда не хочу.
Я пошла в ванную, вымыла руки и плеснула водой в лицо. Чтобы остудить вдруг вспыхнувшее чувство долга. Прохладу воды ощутила только правая сторона лица. В левой нервы повреждены, чувствительность кожи и подвижность мускулов нарушены. Пластические хирурги придали моему лицу универсально-нейтральное выражение, настолько естественное, что никто при взгляде на меня не подозревал ничего, кроме отсутствия эмоций.
Спокойное, бесстрастное лицо смотрело из зеркала – еще одно напоминание о том, как далеко мне до нормы во всех отношениях. И я должна спасать Эрин Сибрайт?
Внезапно, неожиданно для самой себя, я наотмашь ударила по зеркалу обеими ладонями – два, три раза, – чтобы это мое лицо разбилось у меня на глазах столь же наверняка, как два года назад раскололось все у меня в душе. Мне казалось, что резкая, режущая боль и пролитая кровь знаменовали бы очищение. Я хотела истечь кровью, дабы убедиться, что существую. И в то же время – исчезнуть, чтобы спастись от боли. Противоречивые силы боролись внутри меня, распирали мне грудь, грозили расколоть пополам голову.
Потом я пошла в кухню и бессмысленно уставилась на подставку с ножами на рабочем столе и на ключи от машины рядом с нею.
Жизнь может измениться в мгновение ока. Без нашего согласия. Я уже давно знаю, что это так. В самой глубине души, наверное, я и в тот миг, в ту ночь тоже знала это. Предпочитаю верить, что взяла со стола ключи и вышла из дому, спасаясь от мук совести: иначе я заела бы себя. Эта мысль позволяет мне по-прежнему верить в собственный эгоизм.
На самом же деле сделанный той ночью выбор трудно назвать эгоистичным – он не сулил безопасности. Так или иначе, я фактически выбрала движение вперед. Обманом убедила себя предпочесть жизнь спокойному существованию в убежище. Я побоялась, что всю жизнь буду жалеть, если не рискну.
3
Центр конного спорта Палм-Бич подобен маленькому суверенному государству со своим королевским двором и стражами у ворот. У передних ворот. Задние весь день открыты настежь, и от фермы Шона до них на машине пять минут. Все, кто жил по соседству, в дни соревнований регулярно сдавали своих лошадей напрокат, экономя на стоимости постоя – девяносто долларов за выходные в походном парусиновом стойле с девяноста девятью другими лошадьми. Охранник, делавший обходы по ночам, поздно вечером запирал ворота. Но сегодня ночью обхода еще не было.
Я проехала в ворота с украденным из Шонова «Мерседеса» желтым пропуском на стоянку на заднем стекле – так, на всякий случай. Встала в ряд машин вдоль забора, против последней из сорока парусиновых конюшен.
У меня был «БМВ-318» цвета морской волны, с откидным верхом, купленный на аукционе в полиции округа. В сильный дождь крыша иногда протекала, зато в салоне была одна интересная деталь, явно не предусмотренная автомобильным заводом в Баварии. Маленький ящичек с мягкой подстилкой, скрытый в панели передней левой двери, – размером как раз для пистолета либо для хорошей порции кокаина. Вылезая из автомобиля, я достала из тайника свой девятимиллиметровый «глок» и сунула за пояс джинсов под рубашку.
