Юлия Шилова - Меняющая мир, или Меня зовут Леди Стерва
– Да брось ты, Ян. Это все бумажная волокита. Это мелочи, пойми. Мы сможем все это преодолеть. Ты будешь жить в этом городе, ты привыкнешь к нему, я просто уверен в этом, и здесь никто тебя не достанет, это я тебе гарантирую, поверь.
– Саш, то, что ты говоришь, – абсурд, понимаешь, абсурд. Я не приспособлена для нормальной семейной жизни.
– Мы полетим, заберем Регинку, ты родишь мне ребенка.
– Нет, я не вынесу долго, поверь, мне будет слишком тесно находиться в тех рамках, которые ты мне предлагаешь. Я, конечно же, буду стараться, я буду очень стараться, но у меня, увы, ничего не получится.
– Но почему ты так говоришь?
– Я не могу иметь детей.
– Ерунда, моя жена тоже не могла забеременеть долгое время. Я постараюсь, и у нас все получится.
– Я перевязала себе маточные трубы. Миллионы женщин лечатся от бесплодия, а я сделала себе стерилизацию.
– Зачем? – Сашка выпучил глаза и с ужасом посмотрел на меня. – Ты же ни разу не рожала.
– Я сделала это сразу, как только вышла замуж, вернее, поняла, за кого вышла. Я знала, что рано или поздно убью этого человека, а разве женщина, совершившая убийство, имеет право рожать? Нет! Дитя убийцы никогда не будет счастливым.
– Ты сумасшедшая, жаль, что меня не было рядом, а то я бы тебе еще не то перевязал. Послушай, а развязать эти чертовы трубы можно?
– Не знаю, может быть, и развязывают. По-моему мнению, если есть деньги, то можно развязать и завязать все, что захочешь. Дети не укрепляют брак, Саша. Они его только расстраивают. Женщина в постоянной суете становится неинтересной, нервной, раздражительной. Мужчина начинает скучать, его раздражает вечно занятая жена и орущий младенец. Тогда на сцену выступают ближайшие родственники, согласные нянчить ребенка в любую минуту, но потом выясняется, что эта помощь основана на меркантильных интересах. «Близкие» люди начинают предъявлять денежные требования, аппетиты постепенно растут… Все это было и так будет всегда. Иллюзия счастливой семьи, где обязательно должны присутствовать дети, – это выдумка и маразм. Женщина, сидящая дома с детьми, деградирует в полном смысле этого слова, деградирует как морально, так и физически. Круг ее интересов крайне ограничен. Она тупеет, понимаешь, тупеет, а ее мужчина готов убежать к той, у которой нет детей, но зато с ней есть о чем поговорить. Мы рожаем для того, чтобы сделать мужчине приятное и укрепить семью. Это глупый и тысячу раз не оправдавший себя шаблон. С рождением ребенка мы собственными руками разрушаем то, что было построено раньше, разрушаем постепенно, шаг за шагом, бросаясь на каждый детский крик и не замечая собственного мужа. А затем мы понимаем, что этот ребенок никому не нужен, кроме нас самих. Мужчина – как вольный ветер, он никогда не нес и не будет нести ответственность за ребенка. Все это ложится на наши хрупкие плечи, и в конце концов неизбежно приходит время, когда мы каждый день будем задавать себе один и тот же вопрос: а выдержат ли наши хрупкие плечи, вынесут ли они все это? А после мы наконец поймем, что он не оценил и никогда не оценит. Мужчина вообще не способен что-либо ценить. Особенно такой шаг. Его можно посадить рядом, но нельзя заставить смотреть на мир своими глазами. У него свой взгляд, полный легкомыслия и ненависти к однообразию.
– Ты не права.
– Я говорю правду. Когда-то ты тоже любил свою жену, а она в знак признательности родила тебе ребенка. Прошло время, ты встретил меня. Они тебе больше не нужны оба.
Сашка молча смотрел на меня и курил сигарету.
– Завтра я вылетаю первым самолетом.
– Куда?
– В Москву, конечно. Куда же еще? У меня одна дорога. Если я и буду убита, то буду убита в своем любимом городе, на родной земле. А ну-ка, Саня, хватит грустить. Хрен с ними, с этими баксами! Жили же мы как-то без них! А ну-ка, включи мне джаз на полную катушку.
Сашка испуганно посмотрел на меня и включил музыку.
– Громче, черт побери, я же просила на полную катушку! – закричала я.
Когда музыка заиграла громко, я скинула с себя халат, встала на пепел, оставшийся от сгоревшего полумиллиона баксов, и стала танцевать. Это был яростный, смелый танец совершенно обнаженной женщины на палубе пострадавшей яхты. Десять лет занятий балетом не прошли даром, я имела сногсшибательную пластику и способность перевоплощаться. Мое тело было инструментом, которым я владела великолепно. Встав на кончики пальцев, я сделала несколько откровенно вызывающих движений. Это было действительно красивое зрелище, я знала это, так как я, как никто другой, умела преподнести свое тело. Подул теплый морской ветерок, пепел поднялся и стал кружиться в танце вместе со мной. Он оседал на мои руки, волосы, ресницы, обвивал плечи, а я ловила его ртом, неподдельно возбуждаясь, еще немного, и я сумею выразить ту дикую страсть, на которую была способна. Мои кончики пальцев были черные, с прилипшим воском от оплавившихся свечей, соски на грудях стали твердыми, показывая огромное сексуальное желание и боевую готовность. Затем я раздвинула ноги пошире, набрала полные руки пепла и, страстно танцуя, стала втирать пепел в свои точеные бедра и ягодицы.
– Яна, прекрати! – закричал Сашка. – Прекрати, слышишь, прекрати немедленно.
Но я ничего не видела и не слышала. Я ушла в танец, жила танцем. Тогда он подошел ко мне и хотел схватить за руку, но у него ничего не получилось.
– Не трогай меня. Отстань, понял?! Если хочешь, танцуй.
Тогда Сашка вернулся на прежнее место, не в силах оторвать взгляд от совершенных форм моего тела и совершенного танца. Тут он вспомнил, что у него в сумке лежал фотоаппарат. Он взял его с собой, чтобы сфотографироваться на память вместе. Недолго думая Санька достал его и стал щелкать – кадр за кадром. Он так увлекся, что нащелкал целую пленку. Когда не осталось ни одного кадра, Санька бросился ко мне и стал танцевать рядом. Затем пошел дождь. Даже не дождь, а настоящий ливень. Мы танцевали и радовались дождю, как малые дети. Со стороны могло показаться, что двое пациентов сбежали из психиатрической больницы, угнали яхту и поплыли навстречу своей судьбе. Это был танец двух сумасшедших, полный страсти, ярости, скорби по предстоящей разлуке и дикой истерики по сгоревшим деньгам. Когда кассета закончилась, я бросилась к Саньке на грудь и громко зарыдала. Он гладил мои волосы и нежно целовал. Мы даже не заметили, как начало светать, мы лежали совершенно обнаженные под проливным дождем, который тщательно смывал с нас остатки копоти.
– Нам пора, – тихо сказала я.
– Да, конечно, – прошептал Санька.
– Яхту жалко. Что ты будешь с ней делать?
– Пустяки. Эта яхта, как реликвия, на ней сгорел пакет, в котором лежало полмиллиона баксами. Кому ни скажешь, никто не поверит.
