Татьяна Корсакова - Ведьмин клад
– Эх, Ялаев! – Ствол карабина угрожающе дернулся. – Вижу, тебе приятнее умирать с развороченными кишками. Ну, воля твоя…
Выстрел эхом прокатился под сводами пещеры.
Егор зажмурился. Умереть с открытыми глазами не хватило смелости…
…Смерть не спешила. Во всяком случае, он не чувствовал боли, только слабость в коленях…
* * *
Настя не хотела умирать: ни от яда, ни от пули. Мало того, она не собиралась умирать. В этой игре у нее был туз в рукаве. Надо только дождаться подходящего момента…
Что заставило ее еще раз взять в руки сборник, Настя не знала. Просто взяла, и все. Взяла и принялась листать, и нашла закладку – засохшую былинку, которую собственными руками положила в атлас почти год назад…
Этого не могло быть, потому что тот атлас забрал убийца, а этот привез из Питера Антон. Или не привез? Настя поднесла былинку к глазам – да, она ничего не путает, это та самая травинка. Вот и залом на листочке, вот и неказистый цветок с полупрозрачными сизыми лепестками. Да что же это такое, Господи?..
Думать нужно было быстро, а причинно‑следственная цепочка все никак не строилась. Есть сборник, есть засушенная былинка и есть Антон, который вроде как летал за картами в Питер. Как связать все это в единое целое и что делать дальше, Настя не знала, но инстинкты, которые за последний год обострились до предела, кричали, что нужно быть начеку. «Начеку» – вот ключевое слово! Ей нужно оружие, просто на всякий случай.
Винтовка, которую выдал ей Макар, лежала вместе с остальными вещами, поверх рюкзаков с золотом. Мужчины о чем‑то вполголоса переговаривались у края озера. С виду все было спокойно. Настя проверила затвор и тихо застонала – винтовка была разряжена… То, что до этого момента было лишь смутной догадкой, обрело плоть. Чтобы заново зарядить оружие, Насте понадобилось намного больше времени, чем обычно, так сильно дрожали руки. А дальше‑то что?..
А дальше Настю позвали «к столу» на «тридцать капель коньяка», и она как‑то сразу поняла, что в безобидных пластиковых стаканчиках ловко маскируется под армянский коньяк их смерть. Конечно, был риск, что она ошиблась, что все это просто какое‑то недоразумение, но лучше прослыть чудачкой, чем умереть самой и позволить умереть остальным.
Инстинкты не подвели: Настя оказалась права, а Антон не стал отпираться, с какой‑то садистской радостью рассказал им все: про то, как убивал невинных людей, про то, как собирается убить их.
Ружье Макара тоже оказалось разряжено, и теперь одна надежда – на ее винтовку и еще на то, что в самый ответственный момент рука не дрогнет.
Настя тянула до последнего. Одно дело – выстрелить в медведя, и совсем другое – в человека. Вот она и тянула, надеялась на чудо, на то, что Померанцев вдруг одумается и раскается.
Он не одумался. Какая глупость – надеяться, что такой человек способен на раскаяние! Он предложил им царский выбор: вместо грязной и мучительной смерти от пули элегантную смерть от яда.
Настя следила за тем, как Егор разливает по стаканам отравленный коньяк, а потом, затаив дыхание и не веря собственным глазам, наблюдала, как угрожающе поднимается ствол карабина, как медленно отступает назад Егор…
Она успела на долю секунды раньше, чем Померанцев. И попала, хотя и не целилась толком, а стреляла почти от бедра. Ей повезло: она попала в приклад Померанцевского карабина за мгновение до того, как он нажал на курок. Приклад взорвался фонтаном щепок. Карабин отшвырнуло на несколько метров, а Померанцев взвыл, прижимая к груди нафаршированные деревянными осколками руки. В то же мгновение Макар сорвался с места, навалился на него, всем своим немалым весом прижимая к земле, заорал благим матом:
– Егор, забери карабин!
Егор окинул мизансцену растерянным взглядом, взъерошил и без того растрепанные волосы, зачем‑то похлопал себя по куртке и только потом потянулся за карабином. А Настя, которая еще несколько мгновений назад считала, что Померанцева ей не опередить, с некрасивым бабьим воплем повисла у Егора на шее и, уже повиснув, запоздало подумала, что нельзя виснуть на нем вот так, всем весом, потому что может так статься, что он все‑таки ранен. И как только она так подумала, Егор сгреб ее в охапку и прижал к себе с такой силой, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.
– …А етит вашу бабушку! Егор, потом будете обниматься! Иди скорее сюда!
И Настю, счастливую и совершенно деморализованную этим счастьем, кто‑то грубо дернул за шиворот, оторвал от Егора, толкнул на землю. Она тихо всхлипнула, а потом увидела, что этот невежливый «кто‑то» сам Егор и есть, и едва не разревелась от обиды. А может, и не от обиды вовсе, а от облегчения, что все закончилось, и все, слава богу, живы. Даже этот мерзавец Померанцев.
– Не плачь, Лисичка, – сказал Егор и поцеловал ее в щеку. – Не плачь, все будет хорошо.
* * *
Они с Макаром как раз пытались спеленать брыкающегося и орущего благим матом Померанца, когда в пещере начало что‑то происходить. Что именно, Егор понял не сразу, просто поежился от ледяного прикосновения к затылку – точно над подземным озером пронесся февральский ветер. А потом в воду с громким бульканьем что‑то упало, он даже на секунду отвлекся от Померанца, чтобы посмотреть.
– Матерь Божья… – одной рукой прижимая к земле наполовину стреноженного, вырывающегося Померанца, второй Макар спешно перекрестился, запрокинул голову, посмотрел куда‑то вверх, под купол пещеры. – Кажись, обвал начинается. Нельзя тут стрелять…
Точно в подтверждение его слов, откуда‑то сверху в озеро рухнул еще один камень, и, судя по звуку, этот был раза в два больше своего предшественника.
– Все, уходить надо! – Макар зло пнул Померанца под дых, тот всхлипнул и затих, потеряв сознание. – Чтобы не рыпался, – пояснил егерь, поймав осуждающий взгляд Насти. – Давай‑ка, фотограф, хватай рюкзаки с золотишком, а я этого…
– Поздно! – Испуганный Настин голос потонул в угрожающем скрежете.
Валун, некогда преграждавший вход в пещеру, повернулся вокруг своей оси, отсекая и единственный путь к отступлению, и льющийся снаружи солнечный свет. Пещера, до этого пусть скудно, но все же освещенная, погрузилась в кромешный мрак, точно вместе с проходом закрылось и невидимое «оконце» там, на самом верху. Пару бесконечно долгих мгновений мрак подпитывался такой же абсолютной тишиной, а потом что‑то щелкнуло, и темноту вспорол узкий световой луч – Макар включил фонарик.
– Попались, етит его за ухо. – В голосе егеря слышалась обреченность. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…
