Лидия Ульянова - Убийство девушку не красит
Как они оказались дома, Сергей совершенно не помнил.
Пришел в себя Сергей, аккуратно разбуженный отцовским экономом. Пора было приводить себя в порядок и ехать в аэропорт.
Времени оставалось настолько мало, а состояние было настолько скверным, что думать и говорить о горечи расставания не было сил. Как не было сил и просто говорить. Хотелось уже поскорее закончить все, отрубить одним махом, не истязая ни себя, ни старика.
Перед самым отъездом отец вынес из своего кабинета небольшой пластиковый пакет, дрожащей рукой протянул Сергею и попросил обязательно передать матери.
– Серый, это мои к ней письма. Я писал ей, а отправить так и не удосужился. Не в службу, а в дружбу: отвези ей, пусть она знает…
Голос его дрогнул, и Сергей не узнал, что же именно должна была знать мама. Отец не досказал, а сам он постеснялся спросить.
– Отец, слово даю, отвезу и передам. А если она захочет ответить?
– Адрес знаешь, – резче, чем нужно, ответил отец. – Не захочет читать, тогда просто сожги…
В аэропорт отец не поехал: долгие проводы – лишние слезы. Крепко обнялись на дорожке возле крыльца, постояли, пытаясь телом запомнить тепло другого тела. Отец оторвался первым, и Сергей, глядя ему в глаза, понял, что кто-то из них должен прервать это первым. Он не знал, что нужно сказать напоследок: «До свидания, отец» или «Прощай, отец», и смог лишь выдавить из себя:
– Ну, будь…
Быстро вскочил в машину, захлопнув за собой спасительную дверь. Сметливый отцовский водитель, безуспешно пытающийся выглядеть невозмутимым, резко ударил по газам, сморгнув отсутствующую соринку, и увез Сергея прочь.
В аэропорту Сергей принял на грудь еще водки – для отключения головы, – да запасся джином на всякий пожарный. Лететь предстояло долго, находясь всю дорогу наедине с собой, со своими мыслями и переживаниями.
В самолет он вошел, полный безучастия ко всему. Тяжело бросил тело в кресло, пристегнул ремни и закрыл глаза.
26
Он не знал, сколько времени спал, и очнулся от потревожившего слух шевеления. Медленно, с трудом повернул невероятно тяжелую голову, где снова в студенистом мозгу плавал и перекатывался громадный ртутный шар. Полумрак салона больно ударил по глазам световой вспышкой. Жить не хотелось ни капли. «Зачем? Ну, зачем? Ох, зачем? – крутилась в голове одинокая мысль, выражавшая осуждение вчерашнего. – Нет, я все-таки не сопьюсь. Я, если буду так пить, просто раньше сдохну», – с тоской подумал Сергей, приглядываясь к источнику шума.
В фокусе оказалась тонкая полоска чуть тронутого загаром мягкого женского брюшка между туго обтягивающими бедра джинсами и задравшимся кверху розовым джемпером. Сергей догадался, что это его соседка тянулась вверх в попытке открыть багажный ящик. Вероятно, следовало ее предупредить, что куртку он запихнул кое-как, мгновенно приперев крышкой, и она может выпасть на голову, но благой порыв прошел сам собой, раздавленный прокатившимся ртутным шаром. Именно она, обладательница чистой гладкой кожи животика, растревожила его органы чувств, всколыхнула студенистую массу внутри черепной коробки. Пусть сама и выпутывается.
Раздался шелест, шлепок, приглушенное бряканье предметов об пол. Ну, точно, уронила… Уронила, да еще и из карманов все высыпала. Сергей страдальчески сморщился: каждый звук, даже глухой, отдавался в больной голове гулким ударом. «У, корова неловкая!..» Правда, сознавал, что и сам виноват, но шевелиться, извиняться, собирать вещи, наклоняя голову к ногам, не было никаких сил.
Он готов был уже снова погрузиться в прострацию, но дамочка вдруг тихо, но отчетливо выругалась на родном ему языке. Было слышно, как она шарит руками по полу, собирая рассыпанное, снова что-то роняет, ругается, – правда, не зло, а досадливо, – и начинает все сначала. Когда она довольно красочно прошлась по поводу его драгоценной персоны, Сергей, несмотря на тупую боль в затылке, осторожно скосил слегка приоткрытые глаза.
В этот раз взору предстала скрытая розовым трикотажем скрюченная спина, переходящая с одной стороны в пучок забранных на затылке «крабом» каштановых волос, а с другой – опять же в голубые джинсы, чуть отходящие в поясе и обнажающие очередную бежевую полоску тела. Невидимая рука под креслом деловито нащупала его ногу и, не заинтересовавшись, прошуршала дальше.
Этот генератор беспокойства, обладавший гладким телом, крепкой попой и каштановым пучком на затылке, так умело владеющий русским, безоговорочно не понравился Сергею. Он не любил таких, слишком самостоятельных, слишком самоуверенных – не женственных, одним словом. И женщин в джинсах он не любил. И вообще, что может делать здесь одинокая русская женщина? Сергей всегда считал, что приличные девушки путешествуют по миру в сопровождении своих «самоваров», или же сидят дома и терпеливо этих самых «самоваров» ждут. На самый худой конец, осматривают мир в сопровождении подруг и компаньонок. Скорее всего, какая-нибудь официантка с зашедшего в Кейптаун торгового парохода. Летит домой, отработав свою смену. Кстати, ругающихся женщин Сергей Кириллович тоже не любил.
Дамочка наконец-то собрала с пола барахло, ловко засунула на прежнее место его куртку и, так же как он, быстро прихлопнула ее крышкой. Устроившись на сиденье рядом, она с шумом выдохнула и принялась остервенело тереть руки гигиенической салфеткой. Это Сергею тоже не понравилось. Понравился только исходящий от нее тонкий свежий и чуточку пряный аромат, напомнивший Сергею запах Нового года – елки, мандаринов и корицы для пирога. Мысли засыпающего Сергея так и увели его в сторону зимы, дома.
Снова очнувшись, точнее, выпав из небытия, Сергей почувствовал себя не в пример лучше. Только сильно хотелось пить, а еще – по нужде.
С закрытыми глазами он размышлял о том, как бы лучше обратиться к своей соседке с просьбой пропустить его – по-русски или по-английски. По-русски подразумевало неизбежное дальнейшее общение, чего абсолютно не хотелось.
Не хотелось банальности и пошлости никчемного разговора о погоде и природе, ненужных взаимных любезностей, навязанного обстоятельствами ухаживания. Она, негромко сопевшая в соседнем кресле, по определению была ему не интересна.
Решил обратиться на английском и в дальнейшем в разговоры не вступать. Как представишь, что один раз заговоришь, а потом нужно будет полсуток беседу поддерживать, прямо тошно становится…
Сергей приоткрыл глаза и с тоской взглянул на спящую соседку, прикидывая, как половчее ее разбудить. В голове возник резкий спазм, будто выпустили весь воздух и образовался полный вакуум, а среди вакуума всплыли слова любимого им Воннегута: «Когда я был моложе – две жены тому назад, двести пятьдесят тысяч сигарет тому назад, три тысячи литров спиртного тому назад…»
