Карен Робардс - Полночный час
«Нет, это невозможно, нет никаких разумных объяснении, – пыталась вынырнуть она из омута воспоминаний. – И все же…»
Они уже были внутри дома, проходили через гостиную, скоро она окажется опять в его кровати. Оставались какие-то считанные шаги. Выражение ее лица заставило Тони резко остановиться.
– Боже! Что с тобой?
– Тони, мне плохо…
Ноги ее стали ватными, туфли на высоких каблуках словно бы лишили ее устойчивости. Она покачнулась, не ощущая под собой опоры, и беспомощно повисла на нем. Когда он поддержал ее и попытался заглянуть ей в глаза, Грейс закрыла лицо ладонями.
– Скажи, наконец, в чем дело?
Тони был раздражен, однако сдерживал себя. Только усадив ее на стул, он заговорил вновь.
– Вот уж чего не ожидал от судьи Харт! – Неожиданная догадка осенила его. – Бог мой! Неужели ты беременна?
Она убрала руки от лица и отчаянно замотала головой. Высказанное им предположение ужаснуло ее.
– Нет… нет…
– Тогда что же? – Он был разочарован, но постарался скрыть это.
Больше медлить нельзя, надо сказать ему все.
– Тони… – Она запнулась. Что-то сдавило ей горло, затрудняя дыхание.
Несколько мгновений она боролась с этим удушьем, которое мешало ей сделать признание.
Наконец справилась с собой и произнесла едва слышно:
– У меня есть еще ребенок… Сын.
Вот все и открылось! Секрет, хранимый ею так тщательно, тот, что она надеялась унести с собой в могилу, теперь известен Тони Марино, полицейскому из отдела борьбы с наркотиками, а он не католический священник и не обязан сохранять тайну исповеди.
Она сгорала от стыда и чувствовала себя неуютно под его изучающим взглядом.
– Значит, у тебя есть еще сын, – тихо повторил он, и Грейс оценила его чуткость.
– Да. – Великим облегчением было для нее то, что она теперь могла говорить об этом открыто.
Тони подхватил ее на руки, донес до спальни, уложил на кровать, присел рядом.
– Ну-ка расскажи мне обо всем. Как я рассказал тебе о Рейчел.
Грейс очень хотелось исповедаться, но в этой исповеди она уже не могла выставить себя такой святой, как Тони по отношению к Рейчел.
– В пятнадцать лет я заимела ребенка и отказалась от него в родильном доме.
Воспоминание о Хэмфри Дамси, с которым она была близка единственный раз и который стал отцом ее ребенка, едва не заставило ее зарыдать, но она сдержалась.
– Как связать это со жвачкой? – напомнил он деловито, как будто ее тайна совсем не потрясла его.
– Не знаю, все может быть… Я еще не все рассказала тебе.
– Ну, так выкладывай все начистоту, – подбодрил ее Тони.
Он откинулся на спинку, удобно устроившись, готовый выслушать долгую исповедь, и тактично прикрыл ресницами свои черные, пронзающие душу и тело Грейс глаза. Комната была непохожа на исповедальню – залитая щедрым солнцем золотой осени и такая уютная, она располагала к сиюминутным радостям, а не к тяжким воспоминаниям. Грейс так хотела отдаться моменту, вновь пережить наслаждение, которое доставляли ей объятия Тони, но надо было сперва избавиться от груза, давившего на душу, она это понимала.
– В понедельник утром я взяла с крыльца, как обычно, свежую газету. Там печатается колонка гороскопов на неделю. Три были обведены кружком. Дева – это мой – 30 августа, Рыбы – Джессика – 8 марта, и Козерог – 21 января. Мой сын родился двадцать первого января. – Грейс сделала паузу, перевела дыхание. – Я что-то подозревала, но не хотела верить. Однако все сходится, не так ли? Неужели он отыскал меня и мстит мне? Господи, какая же ненависть в нем живет, если он так поступает! И чего еще можно ждать от него?
Грейс исчерпала всю себя этим признанием, и Тони это почувствовал. Он обнял ее, и объятия эти были целительны для нее. Дрожь, сотрясающая ее тело, постепенно стихала, а злобный великан, сдавливающий в кулаке ее сердце, наконец-то убрал руку. Она вновь стала сама собой, влюбленной женщиной, которую мужчина привел к себе в дом с определенными намерениями. Эти намерения отвечали ее желаниям. Прежде чем их губы слились в любовном поцелуе, она все-таки предупредила его:
– Никто, кроме тебя, здесь, в городе, об этом не знает. Ни Джессика, ни Джекки. И не мой папаша в Миннесоте. Когда я родила мальчика, я убедила себя, что этого факта в моей жизни не было. Мальчик никогда не появлялся на свет. Он не существовал. Но из моей памяти он не исчез.
– Ну, так не говори о нем. – Тони преследовал свои цели, а ей так хотелось с ним согласиться.
Но ее исповедь, раз уж она началась, нельзя было остановить. Слова лились из ее уст рекой, и Тони был вынужден выслушать все, что она так тщательно скрывала в себе долгие годы.
43
– Моя мать умерла, когда мне было четырнадцать. Я так ее любила – мы были словно единое существо. Я чувствовала, что с ее кончиной весь мир обрушился, что вся моя жизнь разбилась и осколки уже не собрать. И я была зла. Зла на отца за то, что он остался жить после того, как она умерла, зла на бога, забравшего ее от меня, зла даже на мать за то, что она покинула меня.
Я в то время потеряла всякие ориентиры в жизни. Я ушла на дно. Я начала пить и посещать вечеринки «с травкой». Я была готова нарушать все запреты и падать все ниже. Джекки была слишком мала, чтобы понять, что происходит, да и вряд ли она сейчас помнит что-либо о том времени. А мой отец женился снова через год после кончины матери, и ему было не до меня. В семье я считалась лишь источником неприятностей. Мачеха ненавидела меня. Но если говорить честно, я ненавидела ее еще больше. Отец во всем принимал сторону мачехи. Наш дом стал ареной постоянных сражений. Я не делала никаких различий между отцом и мачехой – они оба были моими злейшими врагами. Я поступала так, как хотела, и плевала на последствия.
И вот однажды я в очередной раз попала на сборище в сомнительной компании и напилась там так, что полностью отключилась. Пришла я в себя на заднем сиденье чьей-то машины и абсолютно не помнила, как там очутилась. Одежда моя была сорвана, и я догадалась, что кто-то занимался со мной сексом, пока я была в отключке. Я не помнила ничего – ни кто это был, ни сколько их было. Меня это встревожило настолько, что я стала воздерживаться от питья, но самое худшее еще ждало меня впереди. Оно обнаружилось не сразу – я была молода и глупа как пробка в те дни, и только через четыре месяца я поняла, что беременна.
Грейс сделала паузу, перевела дыхание.
– Разумеется, если б я догадалась раньше, то, вероятно, сделала бы аборт, но тогда уже было слишком поздно. Я до смерти испугалась. Я знала, что отец будет бить меня смертным боем. Он был высокоморален, мой папаша, в особенности в отношении меня. А мачеха позлорадствовала бы всласть. Как же, ее предсказание насчет того, чем я кончу, сбылось. Я не в силах была им признаться. На седьмом месяце беременности, когда скрывать это уже стало невозможно, я сбежала из дому. Это случилось за месяц до Рождества.
