Марина Туровская - Зона Топь
— Мальчики, пора на регистрацию. — Аня вложила в расчетную книжку официанта причитающиеся деньги и щедрые чаевые. Андрей попытался «выступить» с несколькими стольниками, но Аня отвела его руку: — Тебе, Андрюша, в первую очередь, у тебя самолет вылетает на полчаса раньше. Убери деньги, не обижай.
По-гусарски шаркнув ногой, но не упав, Андрей приветственно поднял руку.
— Маше огромный пр-ривет… Хотя она меня не знает.
— Зато маму твою будет помнить всю жизнь. — Аня поцеловала Андрея. — Иди, удачи тебе.
Перелет до Петербурга Гена благополучно проспал. Теперь начала нервничать Аня.
Она патологически не умела врать, потому что не хотела. Как не сказать о приезде Гены, она не знала, единственная надежда — Маша не станет спрашивать в лоб.
Из аэропорта специальный автобус отвез их на железнодорожный вокзал.
Во время незапланированной экскурсии по Петербургу Аня без любопытства смотрела в окно автобуса, в Питере она была раз пять, в детстве, вместе с родителями. А Гена упивался видом старого города. Здесь он провел семь лет учебы. Здесь он познавал основы хирургии и ночную жизнь Северной столицы.
На вокзале Аня переоделась, сменив джемпер на ажурную футболку и коротенький пиджак. Гена тоже сменил рубашку, но остался в форме.
Поезд на Осташков не радовал особым комфортом. В купе было душно, выданное белье пахло сыростью. Ни Гена, ни Аня к нему не прикоснулись. От чая тоже отказались. Пообедали в ресторане и остальные два часа дремали, настраиваясь на встречу.
На платформе компаниями и поодиночке стояло человек сто встречающих.
Напротив их вагона суетливо заглядывали в окна пожилые супруги. В коридоре вагона послышались радостные вопли двух детей из соседнего купе. Они опередили родителей и первыми вывалились на руки бабушке и дедушке.
Особняком от остальных встречающих стояла девушка в черной цыганской юбке и атласной блузке, открывающей половину весьма объемной груди. Волосы средней длины с прядями иссиня-черного и ярко-красного цветов то открывали, то закрывали довольно милое, но сильно накрашенное лицо.
— Вон она, моя Машка. — Аня подхватила две сумки. — А ты сиди, позже выйдешь, когда я ее в сторону уведу.
Гена Машу не узнал. Ну, то есть у окна стояла абсолютно не та женщина, с которой он провел неделю любви. Это была не мягкая, слезливая и податливая девушка, стесняющаяся своей полноты и синяков, а молодая женщина-вамп, точно знающая, чего она хочет от жизни. И, главное, как и за чей счет.
Девушка за окном сделала несколько шагов и пропала из вида, но вскоре появилась снова, теперь с сумкой в руке, за нею шла, что-то выговаривая, Аня… И вдруг девушка поставила сумку, обняла Аню и настойчиво посмотрела в окно. Она не могла в сумерках видеть Гену, он нарочно выключил свет. Но она его видела. Помахала рукой, подхватила сумки и, взяв Аню за руку, повела за собой.
Это была она, Маша. Другая, более резкая и самоуверенная, но она. И Гена опять вспомнил тепло ее тела, наивную в него влюбленность, ожидание помощи. Это его женщина, он понимает ее, он ее хочет. И не отдаст… тем более Ленчику.
* * *Я приехала на вокзал за двадцать минут до прихода поезда. Вокзал у нас такой же, как большинство вокзалов дороги Москва — Питер. Сталинское здание желтого цвета, зал ожидания на пятьдесят человек, буфет, в котором постоянно столуются таксисты, сотрудники ближайших учреждений и изредка пассажиры редких поездов.
В кассу очереди практически нет, расписание крайне неудобное.
Потаращилась в рекламные щиты, съела в буфете пирожок с капустой, выпила тройной кофе.
Меня искоса или в упор рассматривали мужчины. Незнакомое чувство, пока не поняла — приятное или не очень. Я сделала потрясающе агрессивную, «рваную» стрижку и выкрасилась в черно-красный цвет. Это безобразие на голове шло мне необычайно. Под новую прическу пришлось надеть черную юбку средней длины, атласную зеленую блузку, замечательно дразнящую мужчин наполовину застегнутыми пуговицами.
Вскоре народ из здания вокзала повалил на платформу, и диктор объявила о приходе поезда «Санкт-Петербург — Осташков».
Выйдя на платформу, на которой пахло вечерним вокзалом, углем и еще чем-то железнодорожным, я почувствовала странную уверенность. Он там. Он едет вместе с Аней. И волнуется, гад такой.
Встретив Аню и перехватив одну из сумок, я специально возвратилась на то место, где стояла, встречая поезд.
— Машка, что за цвет волос? Совсем не в твоем стиле. — Аня спешила увести меня от поезда, но я обняла ее, задерживая.
— У меня, Анечка, настроение в цвет боевой раскраски. Зато ты выглядишь великолепно. — Я отступила чуть назад, оглядела подругу. — Нет, реально. Аня, ты с каждым месяцем все красивее. — И я тут же сменила тон: — Он там, в вагоне?
Аня моргнула несколько раз. Она не умеет врать и если делает это, то исключительно во благо других. Сейчас никакого «блага» не намечалось.
— Как тебе сказать…
— Никак, я его чувствую. — Помахав невидимому в темноте Гене, я опять подхватила сумку. — Пойдем, тебя все дома заждались. А этот зачерствевший медик… пусть добирается сам, здесь полно гостиниц.
Праздничный стол тете Лиле удался.
Но настрой у нее был неприветливый, все-таки приезжает моя подруга, и она никак не может быть приличной и правильной девушкой. Но, как все, кто впервые встречал Аню, она тут же растрогалась, радуясь ее улыбке и обаянию.
Саша на ужине не присутствовал, третьи сутки утешал Иришу. На работу в магазин приходил с темными кругами под глазами и блаженным выражением лица.
На легкий перекус и обнимания с Толиком и Ниной я выделила тридцать минут, после чего решительно отвела Аню на второй этаж, где мы оборудовали ей собственную спальню.
Глаза Ани слипались от усталости. Еще бы, добиралась она до меня почти сутки. Разговор получился скомканный. Мы больше говорили, как рады за Толика с Ниной и нашей встрече. А еще Аня показала мне распечатанные фотографии ее отдыха в Италии.
Цветущий вид Валерии Николаевны и Вовчика меня порадовал, Луиджи произвел сильное впечатление итальянской экспрессией. На всех фотографиях его лицо было разным, выражая каждую секунду новые эмоции.
— Езжай, Анька, не сомневайся. Такой мужчина, да еще талантливый художник — это то, что тебе нужно. Оторвись от занятий и затворничества хотя бы месяца на три. — Не сдержавшись, я откровенно сладко зевнула. — Прости, последнюю неделю спала по четыре часа, готовила документы, замучилась. Завтра с утра аукцион по поводу кемпинга. Процедура торгов займет пятнадцать минут, а после него и до отъезда я вся твоя.
