Энн Стюарт - Холодный как лед
Позади нее не доносилось ни звука, и Женевьева подумала, уж не совершила ли она сама невероятно глупую ошибку и не прикончила ли своего спасителя. Да и не была уверена, что ее это заботило – Питер лежал сейчас чрезвычайно тихо, даже нельзя определить, дышит он или нет.
– Вы убили Питера, – сказала она. – Я убью вас.
– Не будьте посмешищем! Давайте, жмите на спусковой крючок. Вы в этом ничего не сечете.
Женевьева знала, как целиться, как взводить курок. И направила дуло прямо на него, но пистолет плясал в ее трясущихся руках.
– Ну, так вы даже в стену коровника не попадете, мисс Спенсер, – издевался Гарри.
Она потянула за спусковой крючок, стараясь целиться в лицо Ван Дорна. В мыслях перед глазами стояли Ханс, Рено, мужчина в гараже с аккуратными смертельными маленькими дырочками в головах. Она может это сделать – разнести его проклятую башку, может его прикончить…
И, уронив оружие на колени, оставила триггер в покое. На руках, на джинсах была кровь, за секунду вытекшая из тела Питера.
– Видите, у вас кишка тонка, – самодовольно заметил Ван Дорн, приподнимаясь и приготовившись сойти с перил.
И тут Женевьева схватила пистолет и бросила в маньяка, со всей силы вмазав ему по физиономии. И мгновением позже, перекувыркнувшись через перила, он исчез, падая во тьму, а его крик жутким эхом отдался в тумане, сопровождаемый треском ломающихся деревьев. И наступила благословенная тишина.
Женевьева не могла пошевелиться – все еще не веря, она просто сидела на коленях в луже крови рядом с Питером. Не мог же Гарри вот так просто исчезнуть – это было слишком легко.
А затем ее, скорбящую над телом Питера, отстранил его друг.
– Держись, старина. Медики в пути… просто продержись.
Он взглянул на Женевьеву, которая поднялась на ноги и стояла, потрясенная.
– Напомните мне, чтобы больше не связывался с вами, – пробормотал он. – Точно говорил Питер – вы еще та бедовая штучка.
– Гарри… – с трудом выдавила она, но напарник Питера смог ее расслышать за секунду до того, как сирена «скорой» прорезала тишину ночи.
– За бортом. Если выживет, мы его схватим. По крайней мере, вы все сделали правильно, – безжалостно заявил он.
Женевьева подошла к перилам. Как назло, не вовремя начал подниматься туман, и она смогла лишь частично рассмотреть крутой склон и черные остовы сгоревших деревьев, устремлявшихся в небо.
А потом увидела Гарри, лежавшего у подножия сломанных стволов. Но их сломал совсем не он: его грудь прямо в центре пронзила толстая сосна и теперь торчала вверх, черная и красная от крови.
Женевьева сделала шаг назад. Она увидела огни «скорой помощи» и подумала, не следует ли выйти навстречу и указать дорогу, но не знала, куда идти, поэтому просто села на террасу и уставилась на неподвижное тело Питера, на пропитывавшую ее джинсы кровь.
Потом вдруг уловила слово… «мертв» в речи мужчины и всхлипнула.
– Он не может умереть, – прошептала она.
– Питер пока держится. Я спрашиваю о Гарри. Он мертв?
Она вернулась мысленно к телу, пронзенному горелым деревом, и прошептала охрипшим голосом:
– О, да. Совершенно точно.
– Отлично, хоть что–то, – одобрил незнакомец. – Ваш первый труп.
Напарник Питера выглядел спокойным и собранным, и его ни чуточку не беспокоило, что его друг лежит рядом и умирает. Женевьева не знала, то ли кричать, то ли плакать, то ли зайтись в безумном смехе.
Поэтому она подтянула к себе окровавленные колени, положила на них голову и стала молиться.
Глава 24
Женевьева никак не могла решить, нравится ей Бастьен Туссен или нет. Он напоминал ей Питера во всех наихудших смыслах да еще и в сочетании с некой на французский манер позой «а пошли вы все на…», что особенно раздражало. Впрочем, Туссен спас жизнь Питеру, поэтому Женевьева могла почти все простить этому человеку, сделать для него все что угодно.
Не выскочи она на террасу, отчаянно желая спасти Питера, тот бы не отвлекся на мгновенье, которого хватило, чтобы его подстрелили. Она это знала, Бастьен это знал, и ей придется жить с этим всю оставшуюся жизнь. По крайней мере, Питеру уж точно.
Последний раз она видела, как без сознания его увозили на носилках, увозили из ее жизни. И только со слов Бастьена ей было известно, что он выжил, что выздоравливает, хоть и медленно, но поправляется. Мадам Ламберт тоже уехала, и скатертью дорога, думала Женевьева. Она не хотела иметь ничего общего ни с кем из этого чертова «Комитета», будь ее воля. Бастьен, по крайней мере, ушел от них и жил своей жизнью.
Ей весьма пришлась по душе очень беременная жена Бастьена, Хлоя. Женевьева так и не поняла, как очутилась в Северной Каролине и осталась у них – наверное, по велению всемогущей мадам Ламберт, но на сей раз Женевьева пребывала в слишком большом замешательстве, чтобы спорить. Посреди леса в доме, который Бастьен самозабвенно строил для жены, было мирно и спокойно. И как призналась гостье Хлоя, достаточно далеко от его новоприобретенной родни, чтобы сохранить ему психическое здоровье.
Исчезновением мужа Хлоя ох как была недовольна, и после его возвращения с Женевьевой на буксире отплатила тем, что не разговаривала с благоверным первые три дня. А потом у жены Бастьена начались роды. Она вопила проклятия на языке, который Женевьева не могла распознать, и не переставала, пока не появилась малютка Сильвия, крохотное совершенное существо, принявшее эстафету по голосовым связкам, когда мамочка замолчала.
Наступил удачный момент покинуть хозяев, но Хлоя и слышать ничего не желала, а Женевьева всегда питала слабость к малышам.
«Погоди, пока не узнаем, что Питер идет на поправку, – сначала говорила новая подруга. – Подожди, пока малышка перестанет все время плакать… пока Сильвия станет спать по ночам». Или «подожди, пока Бастьен расскажет, что происходит».
Насчет последнего Женевьева подумала, мол, черта с два он расскажет. Когда, наконец, она объявила, что собирается вернуться в Нью–Йорк и точка, Бастьен просто–напросто сообщил, что квартира мисс Спенсер продана, а имущество запаковано и хранится на складе по указанию мадам Ламберт. И в Северную Каролину Женевьеве выслали лишь паспорт.
Вот так все просто.
Наверно, он теперь всегда будет ходить, слегка прихрамывая. Питер больше не нуждался в трости, хотя прошло всего лишь три месяца с тех пор, как Гарри Ван Дорн начинил агента пулями. Он прошел длинный путь за короткое время, однако в бедре повредился какой–то нерв, и сколько ни разрабатывай, ни одна терапия в мире не могла этого изменить.
