Екатерина Красавина - Право первой ночи
— Отлично. Устал я, как собака.
— Теперь можно и отдохнуть.
— Какое там! На выходные к теще в деревню еду. Дочери обещал.
— Разве там не отдых?
Губарев выразительно посмотрел на своего напарника.
— Издеваешься?
— Ничуточки! Деревня — свежий воздух, натуральные продукты питания, здоровый сон.
— Деревня, — в тон ему сказал Губарев, — подъем спозаранку, каторжный труд убойный сон. Без задних ног.
— Зато от работы отвлечетесь!
— Отвлекусь, — согласился Губарев. — А как у тебя дела… с Софьей?
Витька махнул рукой:
— Никак! По-моему, она просто морочит мне голову.
— Есть такой тип женщин, хлебом не корми, дай поиздеваться над нашим братом. Но с чего ты это взял?
— Она то приближает меня, то отдаляет…
— Классическая тактика классической… — Губарев хотел сказать «стервы», но решил, что это оскорбит Витькины уши.
— Стервы, — закончил за него Витька. — Я и сам это уже понял. Дурак я. Все понимаю, а отлепиться не могу.
— Не ты первый, не ты последний. До всего надо дозреть. Только время способно все расставить по своим местам. Жди.
— И долго?
Губарев развел руками:
— Кто же это знает?
— Может, мне с вашей гадалкой посоветоваться?
А надо ли? Как ты будешь жить, зная, что тебе точно предскажут день и час, когда твое чувство умрет. Ты согласен на это? Витька мотнул головой:
— Не-а!
— Вот то-то же! Зазвонил телефон.
— Да! Да не трещи ты так! Говори медленно, а я буду записывать. — Губарев прикрыл трубку рукой и обратился к Витьке: — Вот оно начинается. Эксплуатация человека человеком. Список уже диктуют. Что мне купить и взять в деревню. А ты говоришь! Да… я записываю.
Витя встал и сделал жест, означающий «я пошел». Губарев кивнул ему. Он сосредоточенно записывал на листе бумаге то, что ему диктовали, и думал только об одном: когда этот деревенский уикенд останется позади и он снова станет свободным белым человеком.
После разговора с Губаревым я подумала, что сейчас самое время пойти к гадалке, с которой он меня когда-то свел. И спросить, что ждет меня в будущем. И есть ли у меня вообще будущее.
Я вышла на улицу, нашла место подальше от дороги, достала из сумки мобильный и набрала номер Маргариты Александровны. Я не успела изложить свою просьбу, как она прервала меня:
— Приходите ко мне. Сейчас.
— Хорошо.
В комнате гадалки пахло апельсином. Маргарита Александровна была в красивом черном платье с серебристыми разводами. Темные волосы были распущены, а на плечах лежал белый шарф.
— Приятный запах, — пробормотала я.
— Это ароматическая лампа. С апельсиновым маслом. Оно очень хорошо успокаивает нервы. Вам нужно прийти в себя.
— Разве это возможно? После всего…
— Расскажите. И вам станет легче.
Я говорила без остановок. Без пауз. Моя речь лилась, как полноводная горная река с каменистых уступов. Мощно. Яростно. Наконец я замолчала.
— Вот и все, — протянула я неестественно высоким голосом. — Во всем виновата я. Если бы я не стала раскапывать прошлое, все было бы по-прежнему.
— Так не бывает. Если события происходят, значит, так надо. Это — рука Провидения. Не думайте, что в этой истории был хоть грамм случайности. Все события, встречи, явления выстраивались согласно определенной логике.
— А кто определял эту логику? — вскинулась я. — Кто?
Легкая улыбка скользнула по губам гадалки.
— Уж во всяком случае не мы с вами. Я сидела притихшая и молчала.
— Значит, и зеркало оказалось в моей квартире не случайно? Не просто так? И видения, которые появлялись в нем, тоже?
— Вы совершенно правы. Вам сверху посылались некие знаки. Ваша задача была — расшифровать их. Понять. Что вы в конечном итоге и сделали. Ваш дар улавливать сигналы из Вселенной передался вам от матери. Магические способности передаются из рода в род. У одних они более ярко выражены, у других — менее. Помните, когда вы пришли ко мне в первый раз, я сказала, что ничем не могу помочь вам? Что вы сами должны найти ответ на то, что мучило вас?
— Помню, — тихо сказала я.
Это был ваш путь. Только ваш, и ничей больше. И я даже не имела права раскрывать вам раньше времени тайну вашего рождения. Вы, наверное, ещё тогда подумали про меня: шарлатанка. Правда? — И Маргарита Александровна с очаровательно-лукавой улыбкой посмотрела мне в глаза. Я невольно покраснела.
— Впрочем, это дело прошлое. Для вас все кошмары остались позади.
— Хотелось бы в это верить.
— Так оно и есть, — убежденно сказала гадалка. — Но, может, вы хотите, что-то спросить у меня?
— Да… — Я вспомнила Руслана и запнулась. — Я хотела бы узнать об одном человеке.
— Любовная история?
— Не совсем.
Наши отношения…. Разве это можно назвать «любовной историей»? Пожалуй, нет. Так, ни к чему не обязывающее знакомство. Легкое и необременительное. Но зачем тогда я спрашиваю об этом гадалку? Что я хочу узнать?
— Погадать? — И Маргарита Александровна вопросительно посмотрела на меня.
— Да… нет, не надо.
Мне почему-то расхотелось знать свое будущее. Зачем? Что должно случиться, произойдет и так. Пусть я лучше буду находиться в неведении. Так интереснее, чем знать все заранее. Как расписание поездов на вокзале.
Я встала со стула.
— Спасибо.
— Не за что.
— За урок.
Маргарита Александровна подняла брови.
— Спасибо. Это для меня лестно. Могу вас немного обрадовать. У вас все будет хорошо.
Я пожала плечами и с трудом выдавила улыбку. Если сказать честно, я ей не верила.
Я безумно волновалась перед объяснением со своим настоящим отцом. Я не представляла, как это произойдет и что он скажет. Но все произошло как-то спонтанно. Неожиданно. Я проскользнула в кабинет к отцу и застыла у двери.
— Аврора? Вы что-то хотите мне сказать? — спросил меня Вячеслав Александрович, отрываясь от бумаг, лежавших на столе.
— Нет, то есть да.
— Я слушаю. — Викентьев смотрел на меня в упор. — Проходите, садитесь.
Я села за стол для посетителей и сложила руки на коленях, потом положила их на стол. Я молчала.
— Что-то случилось?
— Да. — Я опустила голову и выпалила: — Дело в том, что я — ваша родная дочь.
И боясь, что он будет перебивать меня или задавать вопросы (а так я бы еще больше переволновалась), я быстро рассказала эту запутанную семейную историю. Как будто бы отбарабанила стихотворение, заданное в школе.
Наступила пауза. Она длилась и длилась. Казалось, этому тяжелому молчанию не будет конца. Я сидела, не поднимая головы.. Потом решилась посмотреть на отца. Но он смотрел не на меня, а в сторону и постукивал карандашом о стол. Наконец он выдохнул:
— Господи! Только подумать… — Затем встал, обошел вокруг стола, подошел ко мне и, наклонившись, крепко обнял: