Ирина Арбенина - Плохая хорошая девочка
Потом «чистая идея» профессора Горчицкого и «грязный бизнес» Васи Петухова сошлись в одной географической точке.
Но в определенный момент бурная коммерческая и уголовная деятельность Васи по эксплуатации открывшихся в Прекрасной долине возможностей стала профессору сильно досаждать, мешать. И Васи не стало».
— Когда же вы профессор поняли, что надо убрать Петухова? — вслух произнес Юра.
— Случайно… Я приехал к Петухову в Москву. Вонь у него в квартире была, как у заводчика спаниелей. Мои худшие предположения подтвердились.
Мы встретились с Петуховым неподалеку от его дома. Был уже вечер, на улице темно. Разговаривая, я подошел к нему вплотную и, не вынимая пистолета из кармана плаща, нажал на курок.
— Как же вы решились на такое, одуванчик?
— Да уж… решился… Вы, Юра, так же как и этот негодяй Петухов, собирались сделать Прекрасную долину местом приложения своих грязных криминальных коммерческих интересов, — продолжал между тем профессор, прохаживаясь возле костра. — И это уничтожило бы ее! По сути дела, вы собирались украсть ее у меня! Да что там у меня… У человечества. Вы хотели уничтожить этот дивный реликтовый уникальный уголок природы.
— Ну распелись!
— Такие, как вы, Юра, устраивают озоновые дыры, браконьерствуют, загрязняют окружающую среду, уничтожают природу…
— Вы на меня еще всемирное потепление и таянье айсбергов спишите, — пробормотал Юра. — Да не устраивал я никаких дыр. И вообще, Горчицкий… Какие-то у вас зверские способы защиты окружающей среды! Я, конечно, университетов не кончал, но как-то, знаете, коробит… Среду окружающую хотите спасти, а человека замочить — вам раз плюнуть! Прямо не профессор, а бандит какой-то… по моральным своим устоям. Это я вам, как милиционер, говорю.
— Вы жадная сволочь, Юрочка.
— Ну допустим. А вы?
— Что — я?
— Что ж дальше будете делать? Может, вы, как доктор Моро, тут свой остров-лабораторию хотите устроить, старый вы дурак? Какие-нибудь опыты по созданию леопардочеловеков?
— Хотелось бы… — хмыкнул Горчицкий. — Идея недурна. Вас бы, Юра, со свиньей скрестить. Чудное получилось бы создание! Никакого отторжения не произошло бы. Свинья вообще родственна людям по природе тканей. А вам, Юра, особенно.
— Значит, будете тут один? Один-одинешенек, старый вы хрыч? Король Прекрасной долины?
— Как сказать… Возможно, у меня найдутся и подданные. Вы ведь тоже кого-то здесь искали все время, Юрочка?
— Лохматые йети? Или струящие белесые червеподобные инопланетяне? Или уцелевшие потомки жителей Гаима? Вы поверили в них так же, как я и как Вася Петухов. А их нет! Их создало ваше больное, ваше бредовое воображение. Они существуют только в вашей фантазии. Вы же сами говорили про того художника, профессор. Он прав: не было бы фантазии, не было бы и проблем! Тут никого нет, профессор. Это фикция, мираж! Я умру. И вы останетесь один.
Профессор нахмурился, слушая Ростовского.
Но нахмурился он лишь на мгновение. Блаженная улыбка психа снова расцвела на его морщинистом лице:
— Вам не огорчить меня, Юрочка! Нет, не огорчить! Королевское одиночество — не чета вашему. Вы и не знаете, что это такое. Да вам этого и не понять.
— Куда уж нам, сиволапым! Да вы… — Ростовский не договорил. Перепалка отняла у Юры последние силы, и он потерял сознание. Глубокий и тяжелый обморок затянул его в свой мутный темный омут…
* * *Когда он снова открыл глаза, профессор по-прежнему прохаживался возле огня.
Вконец обессилевший, Юра молча лежал возле уже догорающего костра, сотрясаемый ознобом.
— Смотрите, Юрочка, на этот огонь! — вдруг обернулся к нему профессор. — Видите, как он угасает? Вот так и ваша жалкая жизнь. Я, видите ли, сейчас уйду… А вы будете смотреть, как течет время. Наблюдать, что раньше угаснет: костер или, возможно, ваша жизнь? Вы ведь уже чувствуете, как вам холодно? Как уходит жар жизни? Как уходит ее тепло? Как холод подбирается к сердцу? Вы ведь уже не можете даже пошевелить рукой… Правда?
— Правда… — прошептал Юра.
— А вот ваше спасение!
Старик указал на горсть ягод, рдеющих на земле — на некотором расстоянии от лишенного последних сил Юры Ростовского.
— Это ваше спасение, до которого вы не можете — не в состоянии уже! — дотянуться, Юрочка.
Шевеля губами, которые извивались, как два червяка, старик наклонился над Ростовским:
— Где у вас план старой штольни?
— Уж и подождать не можете? — прошептал Ростовский. — И ящик с кладом вам понадобился?!
— Видите ли, обыскивать труп — крайне неприятное занятие, Юрочка. Я, надо вам заметить, никогда не занимался подобными вещами. Как интеллигентный человек. Поэтому я заберу то, что мне нужно, сейчас!
Профессор, скрипя суставами, присел на корточки и наклонился над Ростовским, чтобы вытащить из кармана его рубашки лежащий там листок бумаги.
— Вам все равно это уже больше не понадобится… Вы уже почти мертвец.
Горчицкий говорил, а лишающийся последних сил Ростовский видел уже только эти, похожие на извивающихся червяков губы профессора.
Это было так противно, что ненависть вдруг на мгновение вернула жизнь его безжизненным уже пальцам.
Волна ненависти, как волна энергии, как электрический ток, который может сокращать даже мертвые мышцы, прошла по его телу.
Ростовский вдруг приподнялся, протянул руку к костру и, не чувствуя жара — так холодно было уже остывающим рукам, — сжал пылающую головню и ткнул ее в эти извивающиеся стариковские губы.
Раздался ужасный крик.
Старик отпрянул. Закрыв лицо руками и подвывая от боли, он закрутился юлой на одном месте.
Но, видно, сил у Ростовского хватило лишь на то, чтобы слегка смазать противника по лицу этой пылающей головешкой. Увы… Урон был нанесен, но не слишком большой.
Довольно скоро Горчицкий отнял ладони от лица, а вскоре он окончательно пришел в себя.
— Ну хорошо! — угрожающе произнес старик. — Я ведь могу обыскать и труп. Мне торопиться некуда! В конце концов, какие уж тут правила этикета!
— Вот и обыщите… труп… — прошептал Юра.
— Пожалуй, да. Так я и сделаю! — рассуждал Горчицкий вслух. — Я вернусь, когда с тобой уже будет покончено!
И он ушел.
Костер догорал. Холод подбирался все ближе. Так близко, что даже боль уже отступила.
Юра смотрел на красные точки ягод, лежащих на расстоянии вытянутой руки от него, — и не мог до них дотянуться.
Все силы ушли на месть профессору.
«Надо же, — думал Юра. — Я прожил жизнь, в которой меня тошнило буквально от всего… А теперь, когда надо, чтобы меня вырвало, я не могу достичь этого желанного результата! Как же так вышло, что я вляпался в эту историю? Как получилось, что я влип? Влип незаметно для самого себя, но неотвратимо».
