Елена Арсеньева - Отражение в мутной воде
– А тебе-то что? – в запальчивости выкрикнула Тина.
– Ни-че-го, – пожал плечами Георгий – вернее, поелозил ими по траве. – Жаль, что я раньше не знал, насколько у вас все это серьезно. Валентин, конечно, сказал мне, что у него в Нижнем Новгороде есть женщина, однако уверял, что у вас нет никаких обязательств друг перед другом. Как встретились, так, мол, и разойдемся. Иначе я никогда не предложил бы ему…
Он осекся. Но поздно, поздно!
Тина резко приподнялась. Уставилась в ледяные – снова ледяные! – глаза:
– Что? Что ты предложил ему? Работать на тебя и стать твоим шпионом в «Просперити»? – Она как-то мигом позабыла, что еще четверть часа назад считала «Просперити» выдуманной страшилкой. – И он это делал – до тех пор, пока Виталий обо всем не узнал и не послал Зою, чтобы та убила его? Или не Зою – Викторию? Или Дениз?
Тине казалось, что она едва шепчет, потому что слов своих не слышала, однако в горле вдруг начало саднить.
– Не кричи так, – досадливо поморщился Георгий.
– Все правильно, что ты говоришь. Про меня, про Валентина. И Виталий обо всем пронюхал, да. Одно неправильно: Виктория не убивала Валентина.
– Как это? – взвилась Тина – и замерла.
Ведь она собственными глазами видела, как пули, вылетавшие из ствола с глушителем, разрывали тело Валентина. Видела, да, видела!
Во сне…
Вдруг стало невыносимо холодно. И слабость навалилась такая, что захотелось свернуться калачиком, уткнуться лицом в траву – и уснуть. А лучше – умереть от стыда.
Сон. Все-таки это был сон!
– Нет! – повернулась, возмущенная. – Меня-то она тоже…
Георгий вдруг вскинулся и, навалившись на Тину, прижал ее к траве. Она судорожно забилась, но он держал ее еще крепче, чем прежде.
– Тихо! – выдохнул. – Смотри!
Тина повернула голову – чуть-чуть, насколько позволила его хватка.
В саду уже стемнело, даже манящие краски запада померкли. В этом сумраке особенно ярким показался свет фар, скользнувший по фасаду. Тотчас послышался рев мотора, затем звон металла – и Тина увидела фургончик, вылетевший на подъездную аллею. Капот был слегка помят, и она вдруг догадалась, почему. Фургон на полной скорости вышиб ворота! Но зачем?
Тина ахнула, но ладонь Георгия крепко зажала ей рот.
Захлопали дверцы. Из фургончика выскакивали люди. Один, другой, пятый, восьмой… Десять человек с автоматами выстроились вдоль фасада – и внезапно тишину разорвал оглушительный треск очередей!
* * *Стекла сияющих окон сыпались точно во сне – совершенно беззвучно, – звон заглушали автоматные очереди. Тина зажмурилась, надеясь, что весь этот кошмар исчезнет, сгинет. Но тут же ее рывком поставили на ноги. Затем увесистым тычком швырнули в глубину сада.
Ноги были словно ватные, но Тина, пригнувшись и едва не зарываясь носом в землю, бежала, подгоняемая пинками. Неожиданно врезалась в ограду, но Георгий тотчас схватил ее одной рукой за шиворот, другой – за штаны и перебросил через забор. И тотчас же перемахнул и сам – точно гимнаст, взявший высоту. Глянул на Тину, сверкая глазами:
– Ай да Голуб! Гол-луб-чик наш! Лихо же он меня… Ну, давай, чего встала?
Тина кинулась напролом через кусты, прорываясь к дороге.
Ветви цеплялись за одежду, куртка трещала. Тина мчалась, ничего перед собой не видя, прикрывая руками голову, слыша позади тяжелое дыхание Георгия. Она то и дело спотыкалась, ветви хлестали по лицу, и казалось, что эти заросли никогда не кончатся…
Внезапно перед ней открылось шоссе.
Ноги же, словно по инерции, несли ее все дальше и дальше, но Георгий ухватил Тину за шиворот и развернул лицом к себе:
– Стой, куда разогналась? Далеко не убежим, нужна машина.
Тина окинула его безумным взглядом.
Они остановились под одним из фонарей – они стояли в этом ухоженном королевстве через каждые полшага. И все, как ни странно, светили! Или этот неоновый свет шутит шутки, или Георгий и впрямь вырвался из зарослей без единой царапины, будто какой-нибудь краснокожий Ункас из дебрей Ориноко? Вот подсохшая царапина на плече – но это старая. А новых – ни одной! Ну индеец, натуральный индеец. Хотя краснокожим его не назовешь. Особенно ниже бедер…
Тина поспешно отвела глаза.
– А где мы ее возьмем, машину-то?
– Выйдешь на дорогу и проголосуешь. А ну, сними куртку.
– Зачем? – в испуге отпрянула Тина.
– Должен же я чем-нибудь прикрыться! – выкрикнул Георгий – шепотом, конечно. – Фиговых деревьев тут не наблюдается. Снимай, ну! Это ведь по твоей милости я…
Тина, если бы знала, конечно, оставила бы ему хотя бы трусы. Но куртку снимать нельзя, в куртке «беретта» и весь ее капитал. Не-ет, пока Георгий не убедил ее в…
– Машина!
Тина так не успела решить, в чем и как должен убедить ее Георгий. Потому что получила очередной увесистый тычок. Да ведь она вся будет в синяках!
Тина выскочила на дорогу, приглаживая волосы. Выскочила как раз вовремя, перед самой машиной, чуть под колеса не угодила. Это была не очередная «хурма», а нечто изящное, обтекаемое, светлое.
Тина взмахнула рукой. Завизжали тормоза. Из окна высунулся водитель.
– Мадемуазель! – взвизгнул он в тон тормозам; далее, как принято выражаться, последовала непереводимая игра слов: Тина узнала все про свое душевное и физическое здоровье, а также про наследственные порочные наклонности всех своих ближайших родственников. Удивилась было своей понятливости, но тотчас сообразила, что водитель говорил по-английски.
– О сэр, у меня несчастье, несчастье! – Она заламывала руки. – Мой муж… с ним сердечный приступ… Он упал – там, на обочине, и я не знаю, что делать! Умоляю, помогите, умоляю!
Английские слова так и срывались с языка. Ну и Деспиллер! Вернее, ну и сканер! Ведь еще три месяца назад Тина знала английский на уровне «ай лав ю»!
Водитель вгляделся в ее лицо – перекошенное отчаянием, надо полагать. Вдобавок колени подгибались от долгого бега, но выглядело это так, будто Тина готова рухнуть под колеса автомобиля.
Водитель нехотя распахнул дверцу. Он оказался на голову ниже Тины и из тех, о которых говорят: поперек себя шире. К тому же был увесист и медлителен. На обочину потащился, едва переставляя ноги, а вскоре и вовсе застыл как вкопанный. Впрочем, ничего страшного: из кустов внезапно вышел голый человек с весьма решительным выражением лица.
– Мадемуазель!.. – с укоризной проблеял толстяк. И замолк, поняв свою ошибку. Разве можно остаться таковой (мадемуазель то есть), побывав в обществе голого мужчины?
Какое счастье, что француз не принадлежал к племени героев! Он не пикнул и даже пальцем не пошевелил, пока Георгий вытряхивал его из брюк и футболки. Трусы были ограбленному милосердно оставлены.
