Дафна Дюморье - Таверна «Ямайка»
Вот они надвигаются на нее сплошной шеренгой, готовые раздавить, она вскрикивает, вскакивает на ноги, каждая жилка трепещет от напряжения и страха.
Ветер утих, глыбы гранита по-прежнему возвышались над головой. Фрэнсис Дэйви пристально наблюдал за ней, подперев руками голову.
— Вы заснули, — сказал он.
Девушка запротестовала, пытаясь разуверить его и не веря сама тому, что говорит.
— Вы устали, не упрямьтесь, до рассвета вы можете отдохнуть. Сейчас расслабьтесь, еще долго ждать. Расслабьтесь, Мэри Йеллан, не боритесь с природой. Вы боитесь меня? Думаете, я воспользуюсь вашей слабостью?
— Я ничего не боюсь, просто не могу спать.
— Вы продрогли, сидя на камнях. Мне не теплее, но на моем месте не так дуст. Мы могли бы согреться, если бы сели рядом.
— Мне не холодно.
— Я предложил это, потому что знаю здешние ночи. Самое холодное время — после рассвета, перед восходом солнца. Вы поступаете неразумно, сидя в отдалении. Приблизьтесь и прислонитесь ко мне, спина к спине, и поспите. У меня нет намерения причинить вам вред. Обещаю не дотрагиваться до вас.
Мэри отрицательно покачала головой и сжала руки под плащом. Лицо его было скрыто в темноте, он не смотрел на нее, но она знала, что священник улыбается, издеваясь над ее трусостью. Девушка действительно очень замерзла, страшно хотелось согреться, но от него она не примет покровительства. Руки закоченели, ноги потеряли чувствительность от холода, казалось, она сейчас превратится в часть застывшей на веки гранитной глыбы. Сон подкрадывался, навевая причудливые видения, проплывающие чередой, но одна фигура не исчезала, она возвышалась, огромная и прямая с нимбом бесцветных волос и колючим взглядом водянистых глаз, вот она сжимает ей горло нервными холодными пальцами и нашептывает в ухо непонятные слова. Мэри снова просыпается, как от толчка, но все вокруг по-прежнему, никаких перемен, она спала только минуту.
Ей снилось, что они вместе гуляют по Испании, он рвет для нее гигантские цветы с пурпурными головками и преподносит, улыбаясь. Она отбрасывает их прочь, но они впиваются в юбку, как щупальца, ползут вверх, сдавливают шею плотным кольцом, издающим ядовитый удушливый запах.
Вот они едут в карете, черной, как шмель, стены надвигаются на них, прижимая друг друга, выдавливая из них жизнь, пока они не превратятся в мертвые плоские тела, раздавленные и исковерканные. И так застывают на века, как две сплющенные глыбы гранита.
Она снова очнулась, его рука зажимала ей рот, и это был не сон, но неоспоримая реальность. Она хотела оказать сопротивление, но он держал ее крепко, что-то резко шепча ей на ухо и требуя молчания.
Он заложил ей руки за спину и связал, не спеша, не причиняя боли, обдуманно и спокойно, воспользовавшись своим поясом. Провел рукой под ремнем, чтобы убедиться, что он не повредит кожу.
Она наблюдала, беспомощная, за его движениями, пытаясь угадать, что он задумал. Затем он вынул из кармана шарф, свернул и завязал ей рот, сделав сзади узел. Теперь она не могла ни говорить, ни кричать, но вынуждена была покорно ждать следующего хода в его игре. Он помог ей подняться и подвел к склону горы.
— Я вынужден сделать это, Мэри, ради нас обоих, — сказал он. — Когда мы вчера отправлялись в путь, я не учел тумана. Если нас схватят, это моя вина, прислушайтесь, и вы поймете, почему молчание важно для нас обоих.
Он стоял у спуска с горы, держа ее за руки и указывая вниз, где еще стоял туман. Слушайте. Ваш слух, возможно, острее моего.
Она поняла, что спала больше, чем сама думала, темнота рассеивалась, наступало утро. С востока сквозь густой покров облаков и тумана проникали робкие лучи восходящего солнца. Девушка посмотрела в направлении его руки, но ничего не увидела, кроме тумана и мокрых веток вереска. Однако, прислушавшись, уловила отчетливый звук, что-то среднее между зовом и плачем, напоминавший звук ветра в горах. Сначала он был очень слабым, странно высокого тона, непохожий на голос человека. Звук приближался, нарастал. Фрэнсис Дэйви обернулся к Мэри.
— Вы знаете, что это?
Она отрицательно покачала головой. Раньше ей не приходилось слышать этот звук. Он улыбнулся странной горькой улыбкой, прорезавшей шрамом его бледного лицо.
— Мне однажды довелось слышать, но я забыл, что сквайр в Северном Холме держит свору охотничьих псов. Жаль, что я забыл об этом, это для нас обоих плохо. Извините меня, Мэри Йеллан.
Она поняла, отдаленный кровожадный вой наполнил ее ужасом, расширенные зрачками она перевела взгляд с его лица на лошадей, спокойно стоявших под гранитным навесом.
— Да, — сказал он. — Надо отвязать их и пустить вниз как приманку. Нам они уже не пригодятся, только наведут свору на нас. Бедная Непоседа, снова тебе придется предать меня.
Она молча наблюдала, как он отвязал лошадей и пустил их вниз с горы, затем стал собирать камни, бросая вслед животным, чтобы отогнать их дальше от себя, пока они, заржав от страха, не пустились галопом, спотыкаясь, выбивая град камней из-под копыт, и вскоре исчезли в тумане. Лай собак слышался близко. Фрэнсис Дэйви подбежал к Мэри, снимая на бегу пальто, которое путалось в ногах, и, откинув шляпу, крикнул:
— Бежим. Друзья мы или враги, но нам угрожает одна опасность, надо спасаться.
Они полезли вверх, он помогал ей взбираться, ибо со связанными руками она не могла быстро продвигаться. Они старались забраться глубже в кустарник, росший на склонах, поднимаясь все выше к вершине Ратфорта. Здесь гранит приобретал самые причудливые формы, нависал над углублением, как крыша. Мэри спряталась за огромной глыбой под навесом, едва дыша, вся в царапинах. Фрэнсис Дэйви добрался до нее и приказал лезть дальше, она отрицательно замахала головой, давая понять, что больше не может. Он поставил ее на ноги и потянул дальше вверх, развязывая на ходу платок и срезая ремень, стягивающий ей руки.
— Спасайтесь сами, если можете, — кричал он; глаза его лихорадочно горели, волосы развевались на ветру. Она прижалась к высокой глыбе, задыхаясь, совсем обессилев, а он полез дальше вверх, как ящерица, по гладкой скалистой стене. Лай собак теперь был отчетливо слышен, ему вторили крики людей, этот возбужденный крик, в котором был дикий азарт погони, кровь и торжество, ранил сердце, в нем не было ничего земного и человеческого.
Туман вдруг раскололся пополам и стал отступать, скрываемая им часть болота осветилась лучами восходящего солнца и всплыла из мрака. Показались еле различимые фигуры людей, стоявших по колено в мокрой траве, собаки бежали впереди, темнея, как крысы, на фоне серого гранита.
