Галина Зарудная - Яд иллюзий
– Кирилл, – вдруг с жаром выпалила я. – Пообещай мне, что ты не умрешь!
Он слабо улыбнулся. Лицо его было настолько белым, что в темноте без труда просматривалась каждая черточка.
– Я не могу умереть, пока не скажу тебе самое важное…
Но на какое-то мгновение он замолчал, набираясь сил. Потом посмотрел на меня и быстро заговорил.
– Этот дурак не предусмотрел... что я вырвусь любой ценой... Над головой висела занавеска… Занавеска, черт ее дери!.. на старых проволочных крючках… Я ковырялся в наручниках долго… бесконечно долго... но у меня вышло! А тот дом, где он меня держал… у меня было время подумать… я кое-что понял…
Его голос становился слишком слабым и мало разборчивым. Мне пришлось наклониться к нему почти вплотную, чтобы хоть что-то расслышать.
– Там повсюду твои фото, Аня…
Следующих слов я не разобрала и неожиданно поняла, что Кирилл не шевелится.
Я снова принялась нещадно трясти его, но он замер в моих руках, как кукла и больше ни на что не реагировал.
Мне показалось, что всему пришел конец. Где-то вдали, приближаясь, выли в истерике сирены.
Никогда уже, сколько отмерено жизни, я не забуду того парализующего приступа ужаса. Сердце должно было остановиться, в точности как и кровь, что застыла в жилах в ту злосчастную минуту. Беззвучный вопль сорвался с губ, и это было последним, что я помнила, упав без сознания…
Глава 47
Привел в себя смутный вой сирены и жесткие огни мигалок, а еще резкий запах нашатырного спирта и чье-то настойчивое прикосновение к плечу.
Я вздрогнула, но глаза разлепила с неимоверным трудом. Изображение сфокусировалось не сразу, в мутных очертаниях вырисовались сначала темные усы, затем лицо, а уж тогда и весь капитан Борщев с перебинтованной головой, склоненный надо мной с видом гнетущего страха.
– Хух, – выдохнул он громко и радостно. – Ты жива!
– Кирилл! – Я с криком схватилась, пытаясь подняться. – Леша, я убила Кирилла! Но он не виноват, он ни в чем не виноват!
– Я знаю, – Леша удержал меня за плечи. – Я все слышал, Аня. Ты молодец. Я получил от тебя вызов по телефону и все это время держал его включенным.
– Лихачев…
– Да, я знаю.
– Он мертв…
– Ни о чем не волнуйся, мы разберемся. Мы со всем этим разберемся…
Я только сейчас заметила множество людей, метушащихся вокруг нас. Озеро было освещено фонарями и фотовспышками, создавая невольную иллюзию наступившего дня.
– Кирилл, – снова начала я.
– Он жив, – успокоил меня Борщев. – Но ему необходима срочная операция. Его только-только погрузили в скорую. Как ты себя чувствуешь?
– Я в порядке. – От волнения у меня стучали зубы. – Главное, чтобы Кирилл не умер, понимаешь? Я не хотела попасть в него!
– Успокойся, Анна. – Леша поставил меня на ноги и чтобы я не упала, обхватил обеими руками за талию. – Все позади. Пока что все позади. Тебе необходимо отдохнуть.
– Я…
– Потом! Все потом! Тебя сейчас осмотрит доктор, и если все в порядке, я отвезу тебя домой.
Возле нас действительно топтался мужчина в одежде медика с большой медицинской сумкой в руке. Он подхватил меня с другой стороны, и они повели меня к дому, возле которого стояло несколько машин милиции.
– Постой, – я остановилась, вспомнив свою жуткую находку в доме. – Там мертвый человек…
– Я уже знаю, – с горечью признался капитан и внезапно грязно и несдержанно выругался, чего я никогда не слышала от него прежде. И только после того как успокоился, пояснил:
– Наш дежурный. Он выслеживал здесь Чадаева. Нет сомнений, это сделал Лихачев. Но тебе больше нельзя здесь оставаться. Позже, позже во всем разберемся…
Доктор обследовал меня довольно быстро. На все вопросы я отвечала однозначно: «все в порядке». Леша, как и обещал, занялся отправкой меня домой. Следователь дал ему на это разрешение.
Однако, когда мы сели в машину, я поняла, что ставить точку слишком рано. Я сама еще не до конца во всем разобралась. Хотя кое-что мне было уже ясно. Ясно до тошноты, до рези в желудке…
* * *Итак, нас забрала одна из машин милиции. Мы с Лешей сидели на заднем сидении, смотрели в разные окна и ни о чем не говорили. Каждый переваривал в уме произошедшее.
Уже при въезде в город я сказала:
– У меня к тебе просьба.
Леша удивленно посмотрел на меня.
– Обещаю, что никогда ни о чем тебя больше не попрошу, – заверила я.
Капитан вздохнул.
– Однажды я такое уже слышал, – заметил он с грустью.
– В последний раз, обещаю.
– Что именно?
– Увидеться с Гришиным. Сейчас.
Леша задумался.
– Зачем? Разве ты мало пережила за один вечер?
– Я потом все объясню. Клянусь, для меня это действительно важно.
– Что ты задумала? – Он не стал со мною спорить.
– Ты сам все поймешь потом. Скажи, ты можешь мне помочь? Так, чтобы это не было затруднительно и рискованно для твоей работы…
–– Рискованно для работы? – Воскликнул Леша и внезапно с чувством перебил сам себя: – Да пропади оно все пропадом! Мой сотрудник оказался чокнутым убийцей, он и меня убить пытался, и все это время не вызвал не крохи подозрения! Млел от твоего присутствия – ну и что тут такого?!! Знал о каждом твоем шаге – ну так это же я сам поручил тебя караулить! Следствие во всем разберется – соберем улики и докажем вину!.. Господи ты Боже мой! Какие мы все ослы!.. Прости, Аня, но я не до конца еще пришел в себя... Все что я сейчас понимаю, то что ты была права... И сейчас просишь меня об одолжении не просто так, верно?
Мой взгляд был слишком тверд, чтобы в чем-то сомневаться.
– Черт побери, – кивнул капитан. – Да, я знаю, как это организовать… И не сойти мне с этого места, если я не помогу тебе, после всего, что произошло...
Я остановила эту внезапную тираду, сжав обеими руками его большую ладонь.
– Спасибо, Леша.
Он посмотрел на меня своими большими добрыми глазами цвета ранней незабудки.
– Хотел бы я иметь такую же решительность…
Глава 48
Менее чем через час Борщев ввел меня в какую-то камеру, толи для допросов, толи для свиданий, я точно не знаю, да и, поверьте, это было не тем, о чем мне следовало тревожиться в тот момент.
Капитан только поставил мне одно единственное условие: он останется в камере, пока я не решу своего вопроса. В тесной затхлой комнате стоял под стенкой небольшой истертый стол, за ним сидел привлекательный молодой человек, лицо которого, впрочем, было подпорчено несколькими серьезными ссадинами. Худые руки в наручниках лежали на столе и, как позже мне удалось разглядеть, были испещрены мелкими старыми шрамами. Тусклая одинокая лампочка на потолке отбрасывала мрачные тени на его лицо, заостряя его и делая бледным, почти истощенным. Он, видимо, не понимал, зачем его привели сюда в такой поздний час, и настроен был явно неприязненно, сосредоточено рассматривая свои руки и кусая щеки.
