Ярослав Питерский - Падшие в небеса. 1997
Все тоже лицо. Он не меняется. Все так же моложав и подтянут. Словно время над ним не властно.
Его видение не стареет!
«Как же видение может стареть? Оно вечно! Вечно и нетленно! Нет. Стоп! Оно тленно! Оно смертно! Ведь когда я умру, я не смогу его уже видеть и общаться с ним! Он ко мне не придет! Да и куда ему приходить! Нет, стоп! когда я умру, неужели все кончится? Что ничего больше не будет? Нет, не может больше не быть! Это смешно! Не может больше не быть! Тленное тело сгниет, но это же не все! Как может сгнить видение? Как могут сгнить мысли? Опять, опять я пошел по кругу!» – судорожно рассуждал Клюфт.
Богослов словно прочитав его мысли, негромко сказал:
– Все будет как угодно Богу!
– Что? Ты опять за свое? Угодно Богу? Что ему угодно? – нервно бросил Клюфт.
– Ты сам знаешь…
– Нет! В том то и дело я ничего не знаю! Я не знаю! Я не решил еще ничего! И не знаю, решу или нет…
– Ну, вот видишь, я прав… смятения мучают тебя,… – ухмыльнулся богослов.
Клюфт сжал кулаки. Ну, сколько может продолжаться этот спор, в котором он вечно проигрывает? А может… может, он сам хочет проигрывать?
– Ты не знаешь – где грань добра и разума? Так ведь?
Клюфт тяжело дышал и молчал. Он давал понять, что Иоиль говорит истину.
– Ты ждешь совета? Ты дожил до такого момента, что тебе просто некому дать совета? Ты одинок и, считая себя мудрым, ты вдруг понял, что мудрость твоя как утренняя роса может растаять, не оставив следа. И ты испугался. Ты понял, что ты ничего не можешь сам решить! Ты ничтожен, как тогда…
Клюфт, скривился, словно слова богослова причиняли ему зубную боль:
– Господи, зачем ты мне это говоришь, если я и сам это знаю!
Иоиль улыбнулся:
– Ну, уже хорошо ты обращаешься за помощью и советом к Богу!
– Так что ты можешь мне посоветовать? Что? – прикрикнул Клюфт.
– Не я,… а Бог! Лишь он может советовать, я лишь говорю его слова, я богослов как ты помнишь, лишь носитель его слов. А тебе Бог говорит: Надейся на Господа всем сердцем твоим, и не полагайся на разум твой. Во всех путях твоих познай Его! И Он отправит стези твои! Не будь мудрецом в глазах твоих; бойся Господа и удаляйся от зла! Это будет здравием для тела твоего и питанием для костей твоих!
Клюфт зажмурился и грустно как-то болезненно рассмеялся. Он крякал как старый ворон. Богослов смотрел на него и качал головой.
– Ты хотел услышать, что-то другое? – спросил он у Клюфта.
– Нет, я знал, что ты именно это мне скажешь! – обреченно буркнул Павел Сергеевич.
– Ты не доволен? Тебе хочется принять другое решение?
– Другое? Хм, могу ли я принять другое? Ведь этого не хочет Бог! – язвительно сказал Клюфт.
Богослов ухмыльнулся он, медленно опустился, присев на корточки. Помотав головой, тихо сказал:
– Ну почему же люди в большинстве своем принимают самостоятельные решения. Не советуясь… с Богом. Не прося у него помощи… Все одно и тоже… Что происходит потом ты знаешь, знаешь потому как испытывал на собственной шкуре!
– Да испытал, но я испытал ошибки и других людей на собственной шкуре! Я испытал и злость, и ненависть, причем неоправданную, от других людей, на собственной шкуре? А это как, за что? Почему я мучился? – пробасил Клюфт.
Он поднялся с кресла и, встав рядом с сидящим на корточках богословом, смотрел на него сверху вниз.
– В твоих словах звучит злоба и претензии к Богу! А это смешно! Бог не посылал тебя на мучения! На мучения отправили тебя люди, которые, кстати, и не спрашивали совета у Бога! – ответил равнодушно Иоиль.
– Да не спрашивали! Но вот поэтому я и хотел…
– Ты хотел отомстить? Им за муки твои,… отомстить и обречь их на муки?
– А что в этом такого? Они же сами совершили грех!
– Да это так… но…
– Опять, но?! Когда же будет… справедливость?! – воскликнул Клюфт.
– Справедливость?! А что ты имеешь в виду под словом справедливость? Муки этой девочки ты считаешь справедливостью? – ухмыльнулся Иоиль. – Ты хочешь обречь ее на муки? Ради справедливости? Так ли?
– С чего ты взял, что я хочу зла этой девочки? – обиделся Клюфт.
– Знаю, ты не хотел,… но такая мысль явно мучила тебя…
Павел Сергеевич махнул рукой и вернулся в кресло. Он упал в него обреченно и опустошенно.
Зажмурился.
– У тебя все так вот гладко и понятно. Гладко и понятно! Пришел,… появился,… сказал красивые слова. А, тут, тут не все так гладко! Не все!
– Я знаю, знаю, не все, – ухмыльнулся богослов.
– Да, что ты знаешь? Красивые разговоры и все…
– Да ты никогда в него и не верил, не вперил. Вот в чем беда. Ты заставляешь себя верить – что ты веришь! Напрягаешь свое сознание! Делаешь вид… и сомневаешься в своей вере… Так ведь?! Сознайся! Ты верил в него лишь в критические и трудные минуты! Как было удобно тебе! Когда был Бог нужен тебе, тогда ты в него верил, а вот сейчас опять срываешься и вновь требуешь тебе помочь? Опять тебя приперла жизнь и тебе плохо, и ты просишь его помочь? Так не бывает! Не бывает, ты же сам понимаешь, нельзя верить лишь тогда, когда требуется помощь и совет!
– Неправда! Неправда! Я верю в него! Я поверил, тогда в том холодном и грязном бараке! Тогда! Да, да я поверил в Бога! Я поверил! Я знаю он мудрый и все же, все же!
– Ты хочешь сказать, почему вновь испытывает он тебя? Да?
Клюфт молчал. Ему захотелось плакать. Просто вот так разрыдаться тут в кресле. Так разрыдаться, что бы от натуги разорвалось сердце.
– И все же я сажу тебе, что бы ты понял, и я верю, ты поймешь! Ты уже мудрый человек, ты столько увидел в жизни, ты должен понять. Тогда ты уразумеешь правду, и правосудие, и прямоту, всякую добрую стезю. Когда мудрость войдет в сердце твое, и знание будет приятно душей твоей. Тогда рассудительность будет оберегать тебя, разум будет охранять тебя. Дабы спасти тебя от пути злого, от человека, говорящего ложь, от тех, которые оставляют стези прямые, чтобы ходить путями тьмы. От тех, которые радуются, делая зло, восхищаются злым развратом. Знай и помни это и тебе будет легче.
Клюфт молчал. Он знал, Иоиль сейчас уйдет и не известно появится ли снова. Может это их последняя встреча, может и так… Но спрашивать об этом Павел Сергеевич не хотел, и может даже боялся. Он откинул голову назад и, зажмурив глаза, просто ждал. Ждал тишины, и она наступила.
Глава четырнадцатая
– Целомудрие мыслей! Словосочетание-то, какое придумали? Целомудрие мыслей! Бред! Думать и то нельзя о грешном! Это смешно, смешно и ненормально! – человек сидел за столом и, попивая вино из большого бокала, ел какой-то салат, тыкая в зелень вилкой.
Между этими двумя занятиями он небрежно бросал своему собеседнику презрительным тоном фразы, которые звучали немного смешно и картаво, из-за непрожеванной пиши:
