Светлана Демидова - Мечта цвета фламинго
– Виктор Иваныч! Но это же черт знает что такое! Надо же как-то бороться!
– Как говорится, уже… За что боролся, на то и напоролся, Нина Николаевна. Неужели коллеги вам не рассказали мою душераздирающую историю?
– Рассказали, – махнула рукой Нина. – Ну и что? Не смогли договориться с начальством «Петростали», надо идти дальше!
– Куда? – горько улыбнулся Виктор. – Очнитесь, Нина Николаевна! Советы давно почили в бозе, даже в партком с месткомом не обратишься!
– Можно же не в партком, а… а… например, к депутату!
– Уж не к этому ли… вашему… «Прикупив даров»? Нет уж! Увольте! – И Лактионов болезненно скривился.
– Можно и к другому… – сказала Нина и заставила себя посмотреть Виктору в глаза.
Как много лет она уже смотрит в эти серые кораблики с острыми мачтами смешных ресниц! Нельзя допустить, чтобы они уплыли из ее жизни! Вот сейчас Лактионов согнет указательный палец левой руки и потрет им переносицу, а потом… Не успела Нина додумать эту мысль до конца, как Виктор действительно потер нос, а потом знакомым ей жестом засунул руку в карман спортивных брюк.
– Никуда и ни к кому я больше не пойду! – сказал он. – И вообще, не надо меня жалеть! Я уже практически договорился с Генкой Черемисиновым… Помните, он работал у нас в квантометрической лаборатории, пока она не приказала долго жить?
Нина кивнула.
– Так вот у Генки своя фирма. Они делают входные двери. Он давно меня звал…
– Виктор Иваныч! Какие двери! – вскинулась Нина. – Вы классный физик и металловед! Прибор без вас загнется!
– Он и со мной скоро загнулся бы, потому что уже давно выработал свой ресурс. Вы же знаете…
– Я знаю, что если бы вы… остались… то и прибор жил бы еще долго…
– Можно подумать, что я по своей воле… Нет! – Он жестом остановил рвущиеся из Нининой груди сочувствия и сожаления. – Я же сказал, не надо мне вашей жалости. И прибор выживет, если Юрка захочет, а электронщики ему помогут. Вы с Галиной отличные операторы, справитесь, а Морозов вам все еще и обсчитает. Он недавно написал такую программу, закачаешься! Мы с ним так на нее рассчитывали…
Лактионов отвернулся и сглотнул нервный комок, а Нина опять подумала, что знает, как при этом напряглись его скулы, как возле глаз собрались лучики тонких морщинок. Она все о нем знает. За столько лет изучила каждый жест, каждую интонацию. Она знает, что если чуть оттянуть ворот его футболки, то справа на шее можно увидеть маленькую родинку. Она всегда видна в распахнутом вороте его рубашки. Вспомнив об этой его особой примете, Нина чуть не разревелась. Да что же это такое! Почему же ей так плохо и больно? Почему так разрывается сердце? Она чувствовала, что не сможет существовать без его ежедневной иронии, без ругани за микроскопом, без поддержки на технических советах, без его улыбки и даже без корявого почерка, которым он путано и непонятно пишет свои исследования.
– А как же те формулы? Как же коэффициент? – зачем-то спросила она.
– Нина Николаевна! О чем вы? Формулы есть в любом учебнике, – глухо отозвался Виктор.
– Я говорю про ваши формулы…
– Они остались в моем рабочем журнале. Я знал, что вы это не бросите, и оставил свой журнал в верхнем ящике вашего стола. Только… у меня почерк… сами знаете…
– Витя! Мы не о том говорим! – взвыла вдруг Нина.
– Ну почему… – От ее «Витя» он начал медленно покрываться малиновым неровным румянцем. – Вы всегда с трудом разбирали мой почерк… Злились… Я самое главное постарался переписать на последней странице поразборчивей…
– Витенька! Это все не то!
Потрясенный вспышкой ее эмоций, Виктор застыл, уперев взгляд в пол.
– Немедленно посмотри мне в глаза! – не своим голосом приказала Нина.
Виктор поднял голову, посмотрел, куда она велела, и тут же исчез из коридора сокращенный, но несгибаемый инженер Лактионов, собирающийся делать входные двери. Перед Ниной стоял измученный, опустошенный человек, у которого отняли все: работу, зарплату, любимое дело. Он опять болезненно сморщился, обхватил голову руками и, вдруг обессилев, съехал по стене вниз, сел на пол и уставился в стену невидящими глазами. Нина плюхнулась на колени рядом с ним и тут же почувствовала, как треснули даренные Тарасовым дорогие колготки. Она еще успела подумать, что, оказывается, врут люди про то, что дорогое всегда качественное, и тут же обняла Виктора за шею и стала целовать куда придется, приговаривая всякие вечные глупости, вроде того, что все еще будет очень хорошо. Он сидел недвижим, а она целовала и целовала до тех пор, пока он наконец не очнулся, не потянулся к ней и с бешено бьющимся сердцем не приник к ее губам. К его несказанному удовольствию, заколка на Нининых волосах опять услужливо расстегнулась, отлетела в сторону, и их накрыла завеса светлых густых волос.
Колготки расползались, и чем больше делались дыры на коленях, тем сильнее прижималась к Виктору Нина, тем нежней целовала его щеки, глаза, губы, тем глупее говорила ему слова. А поскольку глупость заразительна, очень скоро и бывший инженер Лактионов понес совершеннейшую чушь на предмет того, что очень рад своему сокращению, потому что, потеряв микроанализатор, он обрел ему замечательную замену в лице Нины. Они смеялись, целовались и были безумно счастливы до тех пор, пока не пришел Юра Морозов и все не испортил.
Нина с Виктором в унисон вздрогнули, когда над их головами в коридоре залился трелями звонок входной двери. Нина вскочила с пола, отряхнула юбку и уселась на табуретку в кухне, независимо закинув ногу на ногу, напрочь забыв об изодранных колготках. Виктор пригладил встрепанные Ниной волосы и открыл дверь. Юра с порога потребовал, чтобы бывший инженер Лактионов не расстраивался, потому что все кругом сволочи и даже хуже. Непечатное выражение мы опустим, потому что и сам Морозов очень огорчился, что оно у него вырвалось, когда увидел в кухне Нину. Он церемонно извинился перед ней, поставил на стол бутылку «Посольской» и сказал Виктору:
– Разорился вот… Ради тебя, Витек! Выпьем за дружбу?! Закусь – с тебя!
Лактионов опять тем же жестом потер переносицу, бросил быстрый взгляд на Нину и смущенно отказался:
– Юр! Давай… не сегодня…
Морозов проследил за его взглядом и разулыбался:
– Да ты что, Вить! Нинка же своя в доску! – Он обернулся к ней, увидел истерзанные колготки и ошалело добавил: – Н-ну ты, мать… как… извини, шалава привокзальная… Упала где, что ли?
– Упала, Юрка, упала, – подтвердила Нина. – Пришлось, видишь, к Виктору зайти… ну… чтобы зашить, значит…
– А-а-а… ну… так ты зашивай, а я пока могу в «Вегу» сбегать… за каким-нибудь «Монахом» тебе или… – Морозов остановился на полпути к двери, – …или ты, может, теперь только «Вдову Клико» пьешь, а Нинка?
