Татьяна Устинова - Одна тень на двоих
Ощерившись, как волчица в последнем смертельном прыжке на вороненое дуло, она жала и жала на газ, и ее нельзя было остановить.
И она поняла, волчьей своей сутью уловила миг, когда тот, кто желал ей смерти, дрогнул во встречной машине.
— Ногу с газа!! — орал кто-то рядом с ней. — Ногу с газа!!!
Она не знала, сколько метров — или сантиметров — осталось до столкновения, когда ослепляющие фары вдруг сбились, вильнули, она взяла чуть вправо, отслеживая каждое движение своих колес и готовая выправить тяжелый корпус, если только он начнет сползать в кювет, но машина держалась. Она держалась и во всем помогала Марте, словно понимала, что ей тоже пропадать, если Марта ее не спасет!..
Почти чиркнув бортом по борту другой машины, она проскочила между ней и метровыми сугробами и увидела в зеркале, как та машина, потеряв связь с дорогой, подалась вбок, вильнула еще раз и наконец съехала совсем, почти по крышу утонув в снегу.
— Убери ногу с газа! — приказал Данилов. — Марта, ну!!!
Она не сразу сообразила, кто это и что ему нужно, а сообразив, моментально отпустила газ. Стрелка спидометра стала стремительно падать к отметке в сто километров. Господи, какая же скорость у нее была?!
— Еще, — приказал Данилов, — еще. Ты слышишь меня, Марта?
Странно. Оказывается, в машине было очень тихо, только Данилов хрипло и коротко дышал. Ей казалось, что вокруг все грохотало и рвалось, как при артобстреле, и она не сразу сообразила, что это кровь грохочет у нее в ушах.
Стрелка упала за сто километров, и впереди показалось освещенное цивилизованным мирным светом Рижское шоссе. По нему шли машины.
— Аудиторша, твою мать!.. — с усилием выговорил рядом Данилов. — Аудиторша хренова!
— Данилов, — спросила Марта удивленно, — ты что, материшься?!
Он наклонился к ней и поцеловал, сильно прижимая ее голову левой рукой.
И когда он ее поцеловал, она заплакала и плакала до самой Москвы.
* * *Из больницы Данилов позвонил капитану Патрикееву.
— Что? — спросил капитан из трубки, и Данилов страшно удивился, услышав его голос. Он был уверен, что на дворе глубокая ночь. Дотянувшись, он посмотрел на свои часы. Оказалось полшестого.
— У нас опять… чрезвычайное происшествие. Мне позвонили и сказали, что горит дом Тимофея Кольцова.
— Кто позвонил? — перебил капитан.
— Не знаю. На моем телефоне нет определителя, а голос я не узнал. Мы поехали и там…
— Что?
— Сзади оказалась какая-то машина. Из нее выстрелили, по-моему, три раза. Попали мне в руку.
— И что вы от меня хотите?
— Ничего, — сказал Данилов, — просто ставлю вас в известность. Я пока в больнице. Здесь милицию вызвали, по-моему, собираются протокол писать, может, вы скажете, что не надо? Или надо?
— Какая у вас опасная работа — архитектор! — съязвил Патрикеев. — Убивают, стреляют! Дайте трубку… кто там? Лейтенант?
— Я не знаю, — признался Данилов.
— А дом-то сгорел?
— Нет, — ответил Данилов весело, — не горел дом. Тимофей Ильич охрану усилил, там все в порядке. Я разговаривал с его женой.
— У Тимофея Ильича всегда все в порядке, — сказал капитан неприязненно, — ну, давайте лейтенанта! А завтра утречком, кстати, я к вам зайду. Вопросы задам.
— Хорошо. У вас есть мой телефон, вы позвоните сначала. Вдруг я опоздаю.
— Болит? — вдруг спросил капитан.
— Болит, — признался Данилов.
— Навылет?
— Да.
— Быстро пройдет. Правая рука?
— Да.
— Значит, месяцок левой придется рисовать.
— Я и так левой рисую, — сказал Данилов, — я левша.
— Где лейтенант-то?
Данилов протянул кому-то трубку, вовсе не уверенный, что это лейтенант.
Марта маялась под ободранной дверью, он знал, что она там мается, и ему хотелось скорее к ней.
Как будто она могла куда-нибудь от него деться.
Лекарства делали свое дело — Данилов отдыхал от боли, плохо соображал и чувствовал себя прекрасно. Остаться на ночь в больнице он отказался наотрез.
— Ты как? — спросил он у Марты, наконец затащив себя в машину. — Может, теперь тебе надо в больницу?
— Мне не надо, — сказала Марта. — Данилов, ты уверен, что тебе можно ехать домой? Может, останешься все-таки? Смотри, у тебя рука совсем не двигается!
— Я не собираюсь сегодня ни копать погреб, ни косить луг, — возразил Данилов, — езжай. У меня сил нет.
— Можно подумать, у меня есть, — фыркнула Марта.
— А… ребенок? — спросил Данилов и закрыл глаза. — Как ты думаешь, с ним все в порядке?
Марта сбоку посмотрела на него. В неверном машинном свете выражения его лица было не разобрать.
— Думаю, что ничего. Я же не прыгала с парашютом!
— Ты спасла нас, — сухо сказал Данилов, — он загнал бы нас в этот карьер, если бы не ты и твоя машина. Я не знал, что ты такая сильная. И храбрая. Вернее, я знал, но никогда не видел этого своими глазами.
— Данилов, — предупредила Марта, — я сейчас зареву.
— А торт? — спросил Данилов.
— Торт? — удивилась Марта и оглянулась по сторонам как бы в поисках торта. — Он где-то здесь. А что?
Торт она нашла под своим сиденьем, когда остановилась на светофоре. Он был странной, не правильной формы.
— Я его соскребу ложкой с коробки, — решила Марта, — не пропадать же добру, правда?
— Конечно. Ты позвонила Надежде Степановне, что не приедешь?
Марта опять посмотрела на него.
— Да.
— Хорошо.
Дома она стащила у него с плеч пальто и сказала с сожалением:
— Такая вещь пропала. И пиджак.
— Черт с ними, — отозвался Данилов рассеянно. — Марта, тебе придется снять с меня водолазку. Она вся в крови, а руку я поднять не могу.
— Сейчас, — прокричала она из глубины квартиры, — только чайник поставлю!
Он зашаркал в спальню, сонно думая о том, что снимать придется еще и брюки, а он так хорошо пристроил руку — она совсем не болела и вообще как будто не существовала.
— Я здесь. Давай.
Она вытащила его из водолазки, кинула ее на пол и стала расстегивать ремень.
Он вдруг так смутился, что загорелись уши.
— Марта, я сам.
— И эти снимешь, и другие наденешь, — все сам? — спросила она с сомнением в голосе. — Или будешь голый ходить? Он был голый и свободный! — зачем-то добавила она, рассматривая его.
Она сто лет его не рассматривала.
Ей редко удавалось его порассматривать, и только один раз в жизни она делала это открыто.
— Ты что? — спросил он, насторожившись.
— Ты похож на иллюстрацию к брошюре «Передвижной военный госпиталь в Луге в 41-м году». — Она потрогала нашлепку у него на груди. — Болит?
