Александра Авророва - Гадание на кофейной гуще
Я не стала уточнять, что последние ее утверждения несколько противоречат сделанным ранее. Логика никогда не была самой сильной Лилькиной стороной. Я кивнула:
— Ну, предположим, ты на это решишься. Интересно, какой способ убийства ты изберешь? Задушишь изменника голыми руками?
Душить моей подруге, похоже, не хотелось, и она неуверенно возразила:
— Застрелю.
— Из чего?
— Из пистолета.
— И где ты его возьмешь?
— Не знаю, — покачала головой Лилька, — только считается, что это теперь не проблема.
— Для героинь детективов, может, и не проблема, — хмыкнула я, — а вот для тебя… На рынок за оружием пойдешь? В магазин? Или пристанешь на улице к хулиганам с просьбой одолжить экипировку? Так, наверное, и не каждый хулиган вооружен.
— Значит, нож, — выдала она. — Ножи бывают очень острые.
— И ты вот так возьмешь и ткнешь ножом в человека? Убеждай в этом кого-нибудь другого. Ты и уколы-то научиться делать не смогла.
Я с удовлетворением наблюдала, как технические детали постепенно заставляют мою подругу пробуждаться к нормальной жизни.
— Тогда отравить. Отравить легко. Подсыпал чего-нибудь, и все.
— Пойду в аптеку, куплю яду.
Аптекарь яду не дает.
«Така молоденька девчонка
Из-за любови пропадет», —
процитировала старинную песню я. — Не даст аптекарь яду, и не надейся. А если б и дал, так тебе и станет Углов его трескать. Яд, поди, горький.
— Станет, — мрачно поведала Лилька. — Надо подсыпать в банку с кофе, и очень даже станет.
Я восхитилась ее умом. Действительно, Сережка — единственный в наших двух секторах, кто пьет на работе не растворимый кофе, а заварной. Более того — заваривает он его с перцем. Я как-то попробовала — сплошная горечь и острота. Тут никакого яду не заметишь.
— Ладно, станет. Но где ты этот яд раздобудешь? Разве что у какого-нибудь пасечника.
— Почему у пасечника? — опешила моя подруга.
— А они выкуривают пчел из улья то ли с использованием цианистого калия, то ли мышьяка. Или что-то другое с их помощью делают? Я забыла, хотя читала в какой-то книге. У тебя есть знакомый пасечник?
— Нет.
— Ну, вот. Можешь, конечно, нажарить Сережке мухоморов, только я слышала, что слухи об их ядовитости сильно преувеличены. Они галлюциногенные, но не смертельные. Что-то вроде слабого наркотика, — продолжала психотерапевтическую деятельность я.
— Есть еще бледная поганка. Вот она точно смертельная.
— Значит, бросишь ему поганку в чашку с кофе? Думаешь, он ее не заметит?
Лилька пожала плечами:
— Можно высушить, потолочь в порошок и подсыпать в банку, где он держит молотый кофе. Он выпьет и умрет.
— Замечательно, — обрадовалась я. — Итак, он выпивает кофе с поганкой, хватается за горло, хрипит и умирает. Вот здесь, в этой комнате, лежит его неостывшее тело. Ты смотришь на него и в тот же миг испытываешь огромное облегчение. Так?
— Нет, — испугалась моя подруга, — ты что?
Я увидела, что она аж содрогнулась, представив себе описанную мною картину.
— Значит, нет? Ладно. Тело увезли в морг, кремировали, и ты видишь, как его предают земле под рыдания неутешных родственников. И в тот же миг ты испытываешь огромное облегчение. Теперь правильно?
— Нет. Это ужасно. Просто ужасно! Галя с ума сойдет от расстройства. Она так его любит.
Галя — Сережкина сестра, она работает вместе с нами.
— Хорошо, — согласилась я, — пусть данный момент мы уже проехали. Тело похоронено, родные отрыдали, и теперь ты твердо знаешь, что Углов мертв и ты больше никогда, никогда его не увидишь. Он никогда не улыбнется своей обаятельной улыбкой ни тебе, ни какой-нибудь другой женщине. По этому поводу ты чувствуешь огромное облегчение. Так, наконец?
— Нет, — призналась Лилька. — Никогда его не увижу… От твоих слов просто кровь стынет в жилах. Это невозможно!
— Так зачем было огород городить и отвлекать меня от работы? — строго вопросила я. — Он жив-здоров, Рита тоже, да и ты с ними, и это для тебя самый оптимальный вариант. Ведь так получается?
— Получается, — удивилась она.
— Ну, и радуйся, что все так и есть, а я включаю компьютер, не то Николай Андреевич сделает мне втык и будет совершенно прав. А ты иди помелькай перед своим Юрием Владимировичем, а то он решит, что ты сегодня взяла отгул. Ты ведь должна была начертить схему еще вчера, да? А у тебя там конь не валялся.
Лилька согласно кивнула и отошла к своему столу. Признаться, я сильно преувеличивала необходимость заняться делом. В данный момент у нас царил совершенный хаос. Просто я решила, что почертить будет подруге полезно. Это успокаивает.
Причина хаоса заключалась в том, что в нашей комнате ставили перегородку. С таким простым, казалось бы, событием была связана целая эпопея. Я уже упоминала, что работаю в государственном НИИ, но в подразделении, имеющем крайне выгодный заказ. Заполучил этот заказ наш завотделом, Сергей Сергеевич Марченко. У него огромные связи, приобретенные еще во времена, когда он подвизался на партийном поприще. Теперь он, разумеется, крутой демократ и снова на коне. Вы уже поняли, что я не слишком-то его люблю. Не подумайте, будто я мизантропка. У меня со всеми хорошие отношения, и в моем секторе, и в Лилькином. Только складывается впечатление, что в начальники обычно пробиваются самые противные. Естественный отбор, что ли? Хотя, конечно, у меня слишком мало опыта, чтобы обобщать. Может, они и не противные, просто имеют тип характера, для меня непривлекательный. Если вдуматься, осуждать их глупо. Кто-то ведь должен быть начальством, правда? А порядочный человек не сумеет, да и не захочет. Поэтому им приходится вести себя… ну, не очень хорошо. Возможно, это их в глубине души даже угнетает, однако другого выхода нет. Вот Марченко. Ему лет сорок пять, он энергичный и, как говорится, видный. Он обожает принимать всякие делегации, особенно иностранные. Его кабинет отремонтирован по лучшим мировым стандартам, и Сергей Сергеевич от него млеет и тает. Еще он млеет, когда дает советы. Заявится к нам, встанет над душой и начинает учить меня программированию, да еще при этом нежно хватает за локоток и интимно заглядывает в глаза. Он уже в том возрасте, когда мужчины начинают обращать на меня усиленное внимание. Наш завсектором, Николай Андреевич Зубков, хотя бы старается делать последнее деликатно, словно бы невзначай, а этот совершенно открыто. Или разница тактик объясняется десятилетием разницы в возрасте? Как бы там ни было, Марченко, по-моему, убежден, что я от него в восторге, хотя я все время почти демонстративно отодвигаюсь. Через пять минут я оказываюсь вжатой в стенку, после чего переставляю свой стул на прежнее место, и все начинается сначала.
