Наталия Орбенина - Исповедь авантюристки
Сердце Аделии затрепетало. Она остается в Петербурге! Она хотела спросить, где она будет жить после выпуска. Но, не успев задать вопроса, услышала ответ.
– Вы не поедете в Калугу, потому что я предлагаю вам стать моей женой.
Девушка молчала и с изумлением смотрела на Антона Ивановича. Господин Липсиц повторил свое предложение:
– Согласны ли вы, госпожа Манкевич, выйти за меня? Разумеется, после вашего выпуска.
– Да! – выдохнула Аделия. – Господи! Конечно, да!
Вот, оказывается, какой подарок припасла для нее судьба! Счастливое предчувствие ее не обмануло!
Антон Иванович смотрел на Аделию и улыбался. Ему хотелось поцеловать нежную щеку, прижать к своей груди это трепетное создание. Но он не мог позволить себе подобной вольности посреди приемной залы, среди воспитанниц и строгих классных дам. Тем более что одна из них явно прислушивалась к их разговору, пытаясь уловить обрывки фраз. Она ходила кругами и с каждым разом все ближе и ближе подходила к молодым людям. Почему Манкевич теребит и складывает в гармошку свой идеально наглаженный передник? Почему ее уши так горят? Может быть, этот самоуверенный господин говорит о чем-то непристойном? Классная дама не вытерпела и решительно направилась в сторону гостя. В это время Липсиц встал и громко произнес, обращаясь к классной даме:
– Мадемуазель! Проводите меня к ее превосходительству. Я как опекун госпожи Манкевич желаю сделать важное заявление вашей начальнице.
Через час весь Институт гудел от волнения. Чудесная, сказочная история. Несчастная, правда, не бедная сирота прямо из дверей Института идет под венец с добропорядочным и состоятельным человеком. Это ли не мечта каждой девушки!
Глава 4
– Я что-то тебя, голубчик, не пойму! – недовольно пожала плечами Нина Игнатьевна. – Ты что это, на несовершеннолетней жениться собрался?
– Почему же на несовершеннолетней? Ей уже восемнадцать!
– Ах, так ты о старшей говоришь! Батюшки! – Она обмахнула лицо платком. – Да ты как будто не в своем уме. Из этих сестриц только на младшенькую и смотреть-то можно, старшие до того неприглядные! И что ты в ней нашел? Никакой привлекательности, совершенно никакой! Да еще это воспитание институтское, сплошное жеманство, притворство. Научат жену разным наукам, будет мужу указывать, какие книжки читать! Ее покойница мать такая гордячка была, и тоже институтка!
– Маман! Мне моя избранница кажется верхом совершенства и привлекательности. Она не яркая красавица, но мне этого и не надо. Мне нужна верная и нежная супруга, и Аделия сможет стать ею.
– Да когда же ты успел разглядеть-то? – продолжала сердиться мадам Липсиц. Ее второй подбородок угрожающе колыхался. – Да разве я пригласила бы их в свой дом, если бы знала, во что это выльется?
– Матушка, позвольте вам напомнить, что решение пригласить девушек погостить у нас принадлежит мне. И решение о своем выборе я также принимаю самостоятельно.
– Ты хочешь остаться без моего благословения? – ахнула мать.
– Я не могу понять причину вашего недовольства моим выбором. Я думаю, вы недовольны именно тем, что не вы, а я сам нашел себе невесту. Простите, не угодил.
Сын сухо поцеловал матери руку.
– Надеюсь, что вскоре вы перемените свое мнение.
С этими словами он удалился. Мать осталась в раздражении и недоумении. Обидным казалось все: что решил жениться не на той, которую она предполагала в невестки, что без обиняков высказал ей свое мнение и что легко пренебрег ее нежеланием принять его выбор. Нине Игнатьевне нечем было припугнуть строптивого сына. Она не могла лишить его наследства, он был богат, гораздо богаче ее самой. Отсутствие благословения тоже не поколебало бы решения Антона. И немудрено, она иногда со страхом думала: «Да верует ли он в Бога?»
– Верую, матушка, верую, – смеясь, ответил сын, когда она однажды рискнула его об этом спросить. – Но только тогда, когда он мне в делах помогает!
Через несколько дней Нина Игнатьевна поостыла. Она знала своего мальчика и знала, что его решение неизменно. Она недоумевала: вокруг столько красивых девушек, и гораздо более богатых. А у этой еще и сестры, о которых придется заботиться и устраивать их судьбу!
– Матушка! – заявил Антон Иванович как-то утром. – Я вчера был в Институте и сделал предложение Аделии.
– Разумеется, оно было принято? – с сарказмом спросила мать.
– Разумеется, – последовал добродушный ответ. – Я говорил с начальницей. Она согласна не препятствовать моим посещениям, при условии, чтобы все было в рамках приличия и не способствовало излишнему возбуждению других воспитанниц. Прошу вас, поезжайте туда, повидайтесь с Аделией и уверьте начальницу в самых благих намерениях нашего семейства. И будьте, пожалуйста, поласковее к бедной девушке, ведь вы скоро станете ей второй матерью. Ей так важны материнская любовь и поддержка!
Когда Аделия встретилась с госпожой Липсиц, та уже смотрела на девушку без прежней улыбки. Бедняжка сразу почувствовала холод и отчуждение. Она никак не могла понять: отчего будущая свекровь с ней так неласкова, почему в разговоре прорываются недовольные интонации? Наивная девушка полагала, что в лице матери мужа она найдет утраченную материнскую любовь. Да и сама Нина Игнатьевна не могла понять, за что она невзлюбила невесту сына. Вразумительного ответа она не находила, хотя раз за разом задавалась этим вопросом.
Другая неприятность ожидала Аделию в лице классной дамы. За все годы обучения девушка никогда не попадала в рапорт, ее никогда не наказывали, в отличие от других учениц и особенно от младшей сестры. Теперь замечания и наказания посыпались как горох из дырявого мешка: «Манкевич! Почему волосы торчат в разные стороны? Пелерина сидит криво и бант замят! Неряха!» – «Негодница! Опять какие-то посторонние бумаги на парте? Я скажу учителю, чтобы он снова спросил тебя на уроке! Сразу видно, что теперь в голове вовсе не ученье, а разные неприличные мысли!» – «Как затянут корсет? Или на тебе нынче и вовсе нет корсета? Совсем от рук отбилась!» – «Что вы все шушукаетесь по углам со своими сестрами! Это неприлично и бестактно по отношению к другим девицам! Стала невестой и решила, что все позволено? Какой дерзкий взгляд, какая непристойная улыбка! Бесстыдница!»
Раньше Аделия пролила бы реки слез от несправедливых обвинений, но теперь ей было ровным счетом все равно. Скоро, скоро конец всему: ранним вставаниям, зубрежке уроков, холоду спальни, скудным обедам, придиркам и грубым окрикам классной дамы. А самое главное, она не поедет в Калугу, останется в столице, будет жить в собственном доме с таким чудным человеком, как ее жених. Правда, она еще мало его знает, но он не может быть плохим. Любит ли она его? Этого Аделия пока не поняла, но всей душой желала, чтобы страстная любовь к жениху охватила все ее существо.
