Ольга Черных - Придумай что-нибудь сама
– Попрошу минуточку внимания, – звонко произнесла тетя Агнесса и обвела присутствующих строгим взглядом.
Все послушно замолчали, не спуская с нее глаз. Тетя улыбнулась и тише добавила:
– Это Борис. Теперь он будет жить с нами и будет моим сыном, – она посмотрела на мальчика долгим и теплым взглядом, под которым он еще ниже опустил голову.
В зале воцарилась невероятная тишина. Мне показалось, что я отчетливо слышу, как быстро стучит сердце Бориса, готовое в любую минуту вырваться из его груди. Он стоял посреди зала, с низко опущенной головой, словно в ожидании сурового приговора своей судьбе. Все озадачено молчали. Смелый поступок тети Агнессы еще не дошел до сознания родственников.
Конечно, все знали, что она всегда жила одна и ни разу не была замужем. Злые языки называли ее «старой девой», и нам с сестрой всегда было жалко ее. Мы понимали, что это насмешка. Наша тетя никак не может быть девой. Та была другая: молодая и красивая, на коне и с длинными, развевающимися на ветру волосами. Мы не раз видели ее на рисунке в большой красочной книге. Ее называли Орлеанской девой, и она ничем, даже отдаленно, не походила на тетю Агнессу, разве толь тем, что у нее тоже не было детей.
И вот теперь, откуда-то появился мальчик, и тетя назвала его своим сыном.
Сима крепко сжала мою ладошку, и молча кивнула в сторону Бориса, похоже, готового разреветься от гнетущей тишины, затянувшейся до неприличия.
– Он нам чужой и ничей сын, – прошептала с непосредственной детской жестокостью.
Мне стало жалко его. Не отдавая отчета в своих действиях, я поддалась какому-то порыву, выдернула ладошку из руки Симы, и медленно подошла к мальчику. Он еще ниже опустил голову, сквозь слезы рассматривая блестящие носки моих маленьких изящных туфелек.
Я протянула ему конфету, уже порядком, подтаявшую в руке. Это был любимый «Гулливер», честно заработанный за длинное стихотворение, которое я специально разучила для праздничного вечера.
Борис поднял глаза, наполненные слезами, и быстро спрятал руки за спину. Гордость не позволяла ему принять мою жалость даже в виде вкусной конфеты. Я растерянно посмотрела на тетю Агнессу. Она улыбнулась, погладила меня по голове и сказала Борису:
– Ну, не надо вести себя так, будто ты маленький дикарь. Возьми конфету и поблагодари Соню.
Гости словно очнулись и обступили нас плотным кольцом. Все стали поздравлять тетю с праздником и с «прибавлением» в семействе. Борис с сожалением посмотрел на конфету и, неожиданно гордо вскинув голову, отвернулся в сторону.
– Что ты пристала к нему? – дернула меня за рукав Сима. – Ешь сама свою конфету или отдай половину мне. А этот… приблуда, – она кивнула головой в сторону мальчика, – ишь, какой, еще не стал сыном, а уже задается, – она показала ему язык, потом снова крепко ухватила меня за руку и потащила в другую комнату. Я хотела спросить ее, что значит «приблуда», и, где она слышала такое слово, но Сима тащила меня за собой, не останавливаясь. Я все время оглядывалась, а Борис неотрывно смотрел нам вслед.
Так состоялось наше первое знакомство с мальчиком, которого усыновила наша тетя. Она никогда не вдавалась в подробности и ничем не объясняла свой странный поступок. За нее это сделала старая нянька Нюра. Она и не заметила, как ловко нам с сестрой удалось все у нее выспросить, и простодушно поведала все, что сама знала о нем.
Оказывается, Борис был сиротой и давно уже жил в детском доме. Вернее, он был не совсем сирота, и у него была какая-то семья, но он все равно почему-то оказался в детском доме. Почему родственники от него отказались и отдали на воспитание государству, Нюра не знала. Не мог понять этого и сам мальчик. Он рос молчаливым и замкнутым, часто болел.
Каждый год летом, санаторий, где работала тетя, принимал детей из детских домов и интернатов на лечение. Чем запал в душу нашей строгой тете этот худенький мальчик, мы не знали и никто этого не знал. Его, не по-детски тоскливый взгляд, будил ее по ночам и уже до утра не давал уснуть. Тетя Агнесса была серьезной и ответственной женщиной. Она долго все обдумывала и взвешивала. И, все же, спустя полгода, после долгих мытарств и хождений по кабинетам, оформила все бумаги, и забрала Бориса домой. Это произошло как раз накануне Рождества. Она сразу привела мальчика к нам, чтобы познакомить со всей семьей».
Тяжело вздохнув, я отложила тетрадь в сторону. Поискав глазами сумку, обнаружила ее у кровати. Оглянувшись на дверь, достала оттуда пачку сигарет. Я не была заядлым курильщиком, но иногда мой организм требовал какого-то допинга. Особенно это наблюдалось в минуты стресса или нервного срыва. Сейчас ситуация вполне соответствовала тому, чтобы закурить. Быстро затянувшись сигаретой, я снова посмотрела на дверь. Не хотелось, чтобы сестра застала меня за этим занятием. Вдыхаемый дым быстро достиг нужной точки, и я, ощутив легкое головокружение, откинулась на спинку кровати, стряхнув на салфетку дрожащими пальцами пепел. Однако тетрадь уже ждала меня.
«…В следующий раз мы встретились через полгода. За это время Борис очень изменился. Он держался подчеркнуто независимо и делал вид, что нас с сестрой совсем не замечает. На самом же деле я всегда ловила на себе его странный взгляд. Похоже, он быстро привык к тому, что у него теперь есть мама и не просто мама, а еще и главный врач в санатории. Ему нравилось, что ее все уважают и даже побаиваются. В общем, теперь он мало походил на того мальчика, с низко опущенной головой и худенькой тонкой шейкой. Он ни перед кем не опускал голову, а скорее наоборот, посматривал на всех свысока. Борис изменился и внешне. Он вырос, поправился и раздался в плечах. У него оказались красивые волосы. Их больше не стригли «под машинку», а позволили свободно подниматься надо лбом высокой пшеничной шапкой. Но, самое главное, он больше не носил казенный темно-синий костюм, который так ему не нравился и вызывал сплошные комплексы. В комнате Бориса стоял двухстворчатый шкаф, заполненный приличными вещам. Они были подобраны заботливо и со вкусом.
С появлением в своей одинокой жизни этого мальчика, тетя Агнесса и сама очень изменилась: стала мягче и чаще улыбалась. Мы раньше почему-то не замечали, что она еще совсем молодая. И глаза у нее добрые и красивые. Она нежно, с особенным трепетом относилась к Борису, хотя и старательно скрывала свои чувства, напуская на себя излишнюю строгость. Но мы с сестрой уже давно поняли, что теперь сердце нашей с ней тети принадлежит ему и она уже не представляет своей жизни иначе.
