Елена Арсеньева - Дамочка с фантазией
– Опишите этого человека.
– Да не, я его толком не разглядел, там темно было. Он такой плотный, среднего роста, такое впечатление, что давно не брился. Я сначала подумал, что это черный, ну, лицо кавказской национальности или тоже цыган, но он говорил без акцента, только сипло. Он спросил, что мне надо. Я объяснил, мол, меня Буса за колесом прислал. Тогда спросил, куда я его повезу. Я ответил: в Ольгино. Он сказал: иди за машиной. Мне неохота было время терять, я предложил: давай колесо укачу. Он усмехнулся и заявил: скажи Бусе, чтобы другой раз тебя не присылал. Я удивился: почему, дескать? Он говорит: потому что дурак. Я обиделся и ушел.
– Совсем?
– Нет, за машиной пошел.
– А почему вы совсем не ушли, если вас обидели?
– Ну… не хотел подводить Бусу. И денег стало жалко. Ста баксов… Работа-то никакая!
– И опять мы возвращаемся к тому же самому. Вы не подумали, что вам предложили чрезмерные деньги за «никакую работу»?
– Ну-у… я не знаю. Может, у них лишние деньги, откуда мне знать.
– Скажите, а у вас были основания предполагать, что после этой поездки сотрудничество с вами будет продолжено?
– Не понял. Чего сотрудничество?
– Я имею в виду, что Буса даст вам новые поручения, если вы привезете колесо в целости и сохранности?
– Ну, не знаю. Сам бы я не отказался гонять туда-сюда по сто баксов за рейс! Пожалуйста, хоть каждый день! Какие проблемы?
– Хорошо, что было дальше?
– Ну, подъехал я к гаражу, погрузил к себе колесо, которое дал мне тот мужик, и порулил в Ольгино.
* * *«Так…» – думаю я. Потом какое-то время сижу, не ощущая шевеления ни единой мысли, и знай повторяю про себя: «Та-ак!»
Все. На большее я не способна.
Нет, правда, дотумкалась сделать кое-что более конкретное – посмотрела на часы. Время приближалось к двум. Вот-вот поезд подойдет к Владимиру. До Владимира от Нижнего ехать три часа с небольшим. Потом, после часовой стоянки на укромном боковом пути, еще три часа телепаться до Москвы. Фирменный поезд «Ярмарка» приходит на Казанский вокзал в шесть пятнадцать. Где-то в пять проводницы начинают активно поднимать народишко, стращая его тем, что вот-вот закроют туалеты. В СВ, я припоминаю, порядки не столь драконовские: тут подъем может начаться не раньше половины шестого, поскольку вагон полупустой. Таким образом, у меня остается примерно три с половиной часа до той поры, как откроется дверь, на пороге появится проводница и… ну, очевидно, судьба подарит мне еще минут пять-десять, прежде чем в вагоне нарисуется вызванный ею прапорщик или сержант милиции из поездной охранной бригады. А потом… а потом!..
Интересно, меня из вагона будут выводить в наручниках или просто подцепив железным захватом под локоток? Скорее всего, и в наручниках, и поддерживая под локотки с двух сторон – наверняка у них тут отыщется не один, а целых два мента, небось еще и московских на подмогу позовут. А проводница, заморенная усталостью пергидролевая блондинка с густыми потеками синих теней над и под глазами (помнится, увидав ее вчера вечером, я вспомнила жуткую песню, вернее, гнусавый ор, слышанный недавно в маршрутке: «Страшная, страшная, ну что ж ты страшная такая, ты и ненакрашенная страшная, и накрашенная!»), будет смотреть на меня со сладким ужасом и предвкушать, как она всем своим товаркам, знакомым, соседкам, пассажиркам, вообще всему свету поведает о знаменитой нижегородской писательнице, которая ночью напилась с незнакомым попутчиком до полного безобразия, перепихнулась с ним, а потом, неведомо зачем и почему, убила своего кратковременного собутыльника и случайного любовника, проломив ему голову пивной бутылкой, да еще и подушечкой для надежности сверху прикрыла…
Из всей это чуши правда только то, что я нижегородская писательница. Как выражался один мой знакомый адвокат, кропательница. В том смысле, что я зарабатываю себе на жизнь кропанием незамысловатых детективчиков. К числу властителей умов я не принадлежу, знает меня весьма ограниченное количество читающей публики – таковы, видать, мои детективы, что их не расхватывают с книжных лотков, как горячие пирожки. Но все же кое-какие умственные дамочки их читают и даже находят в этом удовольствие. Благодаря им моя зыбкая популярность еще существует.
Кстати сказать, может быть, моя профессия останется тайной для подружек и знакомых синевекой проводницы. Пишу-то я под псевдонимом Дмитриева, а в поезде еду под своей паспортной фамилией – Ярушкина. И зовут меня вообще-то Елена, а не Алена… Установить, что эти две личности на самом деле одна персона, мало кто сможет. По причине полного отсутствия у меня мирской славы как таковой. Меня безвестность не больно-то напрягает, поскольку я по сути своей неутомимый работоголик, мне сам процесс важнее результата. Но не важнее денег, поскольку их мне вечно не хватает; я за хороший гонорар продам эту самую мирскую славу еще скорей, чем Исав продал право первородства за чечевичную похлебку! А чего за нее держаться, за славу? Она, эта самая глориа мунди, как известно, транзит.[1] С другой стороны, гонорары «транзит» у меня еще быстрее. Именно поэтому я то и дело срываюсь в Москву, делаю в любимом издательстве жалостную гримасу и умоляю уплатить мне как можно скорей хоть сколько-нибудь: не дать помереть с голоду и выронить из слабеющей ручонки перо (я, правда, пишу на компьютере, но это не суть важно, главное, чтобы ручонки не ослабели). Когда в издательстве есть свободные деньги – дают без разговоров. Вот вчера как раз забрезжило этими свободными денежками, именно поэтому я и сорвалась на первом же поезде, на какой нашлись билеты, пусть и непомерно дорогие. А впрочем, были билеты и в плацкартный вагон. Не на «Ярмарку» – на «Нижегородец». Между прочим, гораздо более удобный поезд. Приходит в столицу не в шесть утра, а аж в полвосьмого. Можно спокойно поспать лишний час. Но так ведь разве я поеду в плацкарте! Это ж такая досада для моего польского гонора!
Не думайте, нет у меня ни капли польской крови, да и ума, как я давно подозреваю, особенного нет. Выбросила чуть не тысячу за поездку в СВ, в комфортных условиях, приличествующих, так сказать, скромной труженице пера… вот и получи, фашист, гранату, за свои же деньги!
Я с усилием прекращаю это мыслительное словоблудие и возвращаюсь к действительности. У меня на самом деле есть дурацкая привычка беспрестанно ёрничать, но это не более чем защита от чрезмерно сурового и серьезного мира. Сейчас защита не срабатывает, как устаревшая антивирусная программа в моем компьютере против какого-нибудь нового «красного червя». Я пытаюсь призвать на помощь разум, логику, нестандартные решения – все, чем столь лихо владеют героини моих романчиков. Пытаюсь призвать на помощь магические слова «Значит, так», с которых, по моему убеждению, начинается любое расследование. Я пытаюсь думать… Но случившееся выворачивается из тех рамок, в которые я его стараюсь впихнуть, как непослушный сюжет, развить который я никак не могу!
