Анна Малышева - Нежное дыхание смерти
– Из Венеции, – ответили ей, на сей раз по-английски. – Я комиссар Арицци. Я веду дело вашего мужа. Вы должны приехать и забрать его. Вы можете выехать сегодня?
– Невозможно, – тоже по-английски ответила она, машинально отмечая дурное произношение комиссара. – Я ничего не понимаю… Он умер, как мне сказали, от наркотиков?
Да. – подтвердил комиссар. – Слишком большая доза. Ой употреблял наркотики до Италии?
Да. – поколебавшись, ответила она, – иногда… Но я не смогу приехать так скоро… Боже май… Моя работа… Виза…
Визу мы вам закажем, зайдите в итальянское посольство, – заторопился комиссар. – Приезжайте как можно скорее… Мы не можем держать его долго…
Алла выслушала все, что он еще счел нужным сказать ей, и повесила трубку. Прошлась по кухне, натолкнулась бедром на угол стола, поморщилась, достала из пачки сигарету и жадно закурила. Ярость накипала – на мужа, на саму себя, на злосчастную судьбу…
Они познакомились в Академии художеств, где оба учились. Аркадий – на отделении ваяния, Алла – на факультете искусствоведения. Теперь она не могла бы уже сказать, чего было больше в ее чувстве к Аркадию – симпатии женщины к мужчине или восхищения его произведениями. Аркадий подавал .большие надежды. Его работы отличались художественной выразительностью, необычностью формы и оригинальностью сюжета. Алла слушала, что говорят вокруг, и в конце концов осталась в его мастерской на ночь.
Аркадий тогда изрядно выпил, и Алле не пришлось краснеть за то, что она навязалась, – он ничего не помнил. Утром они выпили дешевого кофе, сваренного им на электроплитке, и Алла задергалась еще на несколько часов. Особого удовольствия не получала, но говорила себе, что это в конце концов не главное…
Что было главным, Алла и сама не знала. Знала только то, что Аркадий этим «главным» обладал. Может, это был талант, может, мягкий, уступчивый характер… Его податливость и радовала, и раздражала Аллу. Радовала – потому что ни одно ее решение не встречало противодействия. Раздражала – потому что и решения других людей противодействия не встречали…
«Отсюда и его приключения на стороне, и выпивки, и наркотики в конце концов… – думала теперь Алла, прислушиваясь к своим чувствам. Чувств оказалось много, но среди них, как ни странно, не было горя. Наоборот, что-то вроде злорадства. – Я так и думала! Я так и знала, что он кончит этим!»
На плите свистнул закипавший чайник, и Алла размешала ложку растворимого кофе в чашке горячей воды.
«А кто виноват, что он довел себя до такого? – продолжала она спорить с кем-то. – Только не я! Да ведь сколько я возилась с ним, когда обнаружила! Сколько мы лечились! Разве мало сделала для него?! И вот – пожалуйста! Только слез с иглы, поправились дела, ему снова дали хороший заказ – все псу под хвост! Стоило деньги на врачей переводить… А обвинят, конечно, меня… Скажут – довела талантливого человека, проклятая баба, сломала ему жизнь! Да я ему спасала жизнь, если хотите знать».
И тут Алла поняла, с кем спорит. Все обвинения в ее адрес принадлежали самому Аркадию. Конечно, ему, а кому же еще? Ведь друзей у них давно не было… Общий круг знакомых распался тогда, когда Аркадий стал баловаться наркотиками и у него завелись новые друзья. У Аллы, к тому времени кормившей его своими статьями и переводами с английского и итальянского, иной раз не хватало злости, яростных обвинений, когда она обнаруживала исчезновение из дома очередной дорогой вещи, когда-то заработанной самим же Аркадием. Она ругалась, уходила к маме, даже пробовала его бить… Тогда-то он и высказывал ей.
– Хорошо же, – сказала вслух Алла. – Я все сделаю для него, в последний раз…
Она собралась с мыслями. Следовало поехать на работу, в издательство, предупредить об отъезде, взять отпуск за свой счет, если ее не отпустят просто так. Надо заехать в посольство, взять визу…
«Выпало ему счастье раз в жизни увидеть Венецию… Увидеть Венецию и умереть… – Она горько усмехнулась. – А сколькими поездками я пожертвовала ради него! Сколько возможностей побывать в загранке упустила, выгодных предложений! Приходилось цепляться за низкооплачиваемую работу, которая давала возможность сидеть в Питере. Все – только для того, чтобы следить за ним, не давать срываться! Все – для того, чтобы он не водил в дом своих бомжей-приятелей… Боже, ведь не только он опустился, вместе с ним опустилась и я! Когда я была в театре?! Три года назад?! Пять лет не была в отпуске! Почему раньше не ушла от него?! Потому что надеялась! Ведь когда он приходил в себя, делал такие работы… Нет, талант у него был, он не успел окончательно его погубить… Но как редко бывали проблески! Он работал затем, чтобы получить деньги и уйти в загул!»
Алла прошла в комнату – в единственную комнату их маленькой квартиры. Раньше у них была хорошая, просторная, двухкомнатная квартира в доме улучшенной планировки, но ее пришлось обменять на конурку с доплатой после того, как обнаружился огромный долг, сделанный Аркадием. Деньги ушли на наркотики. Мысль о деньгах потянула за собой другие мысли.
«Он три месяца назад оставил три тысячи долларов… Как я радовалась, дура! Получил авансом от заказчика за свою работу… Снова стали ему платить, доверять… Первые большие деньги… И с иглы он слез, я надеялась – уже навсегда. И вот все пропало. Сколько я проезжу теперь? В Венецию и обратно. А там? Это дорогой город. Сколько придется там пробыть? Два дня? Три? И все деньги ухнут на это, останусь у разбитого корыта… Подстроил последнюю подлянку, но какую! Даже умереть не смог по-человечески! Стоп… Что же это я? Ведь он поехал по путевке Академии художеств – пусть Академия и заботится о том, чтобы тело привезли. Надо зайти туда».
Алла разволновалась и спешно принялась одеваться. Распахнула дверцу шкафа, торопливо натянула теплые колготки, юбку, свитер, напудрилась и подкрасила губы. Посмотрела в зеркало. Оттуда на нее взглянула женщина лет тридцати – невыспавшаяся, растерянная… Карие глаза в припухших со сна веках, нездоровая бледность, которую не могла скрыть косметика.
«Мне нужен отдых. Вот я и отдохну в Венеции… Какая дурацкая судьба! Почему у меня все в жизни так?»
Она с досадой отвернулась от зеркала и собрала сумочку. Положила загранпаспорт, деньги, расческу, в зубьях которой осталось несколько ее темных волос. Вздохнула и велела себе не волноваться, не переживать. Все равно уже ничего не поправишь.
В десять утра она уже стояла в канцелярии Академии художеств и чувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
– Но разве вы не знали, что Демин был исключен? – раздраженно выговаривала ей старушка, ведавшая путевками для студентов.
