Джуд Деверо - Тайна в наследство
— Знаешь, я ведь часто тебе сочувствовала. Ты всегда выглядела такой одинокой и потерянной. Я говорила Филиппу… — Кэрол снова осеклась, не сводя глаз со страниц каталога.
— Что ты ему говорила?
— Что ты похожа на лампочку, которая вспыхивает, только когда Джеймс рядом.
То, что она сказала, мне не понравилось. Совсем. Можно подумать, я настолько… ничтожна, что даже не могу считаться личностью.
— Так зачем ты принесла мне все это? — спросила я самым ледяным тоном, на какой была способна.
От внимания Кэрол он не ускользнул.
— Я считаю, что мы перед тобой в долгу — за подарок на нашу с Филиппом свадьбу. Вот я и хотела предложить тебе заказать новую одежду и все прочее, что тебе может понадобиться. Филипп заплатит, это ему по карману. — Она понизила голос. — Теперь он адвокат Атланты и Рея.
У меня отвисла челюсть, это движение отдалось резкой болью в моем новом, усовершенствованном носу. Мне хотелось завопить «Предатель!», но я сдержалась.
— Ты не напомнишь, что мы с Джимми подарили вам на свадьбу?
— Этот дом, — ответила Кэрол.
На миг я онемела и была вынуждена отвернуться, чтобы спрятать от нее глаза. Джимми подарил дом своему поверенному, человеку, которого считал своим другом, а этот мнимый друг согласился работать на врагов. Я полистала каталог.
— А украшений здесь нет? Мне нужны новые часы.
Кэрол улыбнулась мне, я ответила ей улыбкой: дружеские узы были скреплены.
Глава 2
Филипп смотрел, как Лиллиан выходит из машины и медленно бредет к дому. Если не считать слез, которыми она разразилась всего на минуту, впервые увидев этот дом, она держала себя в руках. Филипп думал, что она вообще оказалась на удивление стойкой, особенно если вспомнить, через что ей пришлось пройти. Изумленно и недоверчиво качая головой, он перебрал в памяти все ухищрения, к которым прибег, лишь бы избежать этой минуты. Вместе с тремя ассистентами он потратил целых два дня и одно утро, убеждая Лиллиан опротестовать завещание Джеймса Мэнвилла — завещание, которое Филипп считал безнравственным и противозаконным.
Когда Джеймс сообщил Филиппу, каким ему представляется будущее завещание, поверенный вскинул брови. Он не осмелился признаться Джеймсу, о чем думает, — о том, что Джеймс, очевидно, выяснил, что его молодая жена не заслуживает наследства, что у нее скорее всего роман на стороне. И Филипп попытался отговорить Джеймса подписывать завещание, чреватое многолетними битвами в суде. Ему и в голову не приходило, что вдова Джеймса даже не попытается опротестовать его волю. Филипп объяснил Джеймсу: если тот хочет завещать деньги брату и сестре, тогда состояние следует разделить на три части — одной такой части с лихвой хватит любому из них.
Но Джеймс словно не слышал его. Его беспокоило лишь одно: как бы понадежнее закрепить за Лиллиан право собственности на какую-то ферму в Виргинии.
— Там ей понравится, — объяснил Джеймс в редком для него приступе откровенности. — Я слишком многое отнял у нее, а так смогу возместить потерю.
С точки зрения Филиппа, отнять у жены миллиардное состояние означало скорее наказать ее, чем вознаградить, однако он держал язык за зубами.
Только после смерти Джеймса, увидев истинную натуру Атланты и Рея, Филипп вдруг пожалел о том, что Лиллиан не настроена бороться. Ему хотелось возглавить команду самых сведущих и хитроумных юристов США, хотелось отнять у двух алчных паразитов все до последнего гроша. Прошли недели после смерти Джеймса, а Филипп не переставал удивляться тому, как обошлись с Лиллиан журналисты и люди, которых он считал друзьями своего покойного босса.
Но Лиллиан осталась невозмутимой. Никто и ничто не могло побудить ее вчинить обидчикам иск. Филипп и его помощники объясняли, что отвоеванные деньги она могла бы пустить на благотворительность, но даже это не заставило ее передумать.
— У Джимми была деловая хватка и чутье, как ни у кого другого, — повторяла она, — он ничего не делал просто так, без причины. Если он так решил, я намерена подчиниться его воле.
— Мэнвилл мертв, — напомнил один из юристов, багровый от досады.
Все мысли отчетливо читались у него на лбу: это кем же надо быть, чтобы отвергнуть миллиарды долларов?!
После третьей встречи с юристами Лиллиан поднялась из-за стола и объявила:
— Я выслушала все ваши доводы и ознакомилась со всеми свидетельствами моей возможной победы и все-таки отказываюсь подавать в суд. Я выполню волю моего мужа. — Повернувшись, она двинулась прочь.
Один из юристов, который не был знаком ни с Джеймсом, ни тем более с его женой, фыркнул и негромко произнес:
— Все ясно: слишком недалекая и не знает цены деньгам.
Лиллиан услышала его. Медленно обернулась и устремила на юриста взгляд, который живо напомнил Филиппу Джеймса Мэнвилла. У Филиппа перехватило дыхание.
— Вы так и не поняли, — с расстановкой сказала она, — что жизнь — это не только деньги. Скажите, если бы вы были миллиардером и умерли, не оставив жене ни гроша, она стала бы сражаться за ваше состояние? Или память о вас была бы ей дороже любых денег?
Не дожидаясь ответа, Лиллиан покинула комнату.
Юристы, пряча усмешки, отвернулись от товарища, которого только что отбрила Лиллиан. Он как раз находился в процессе третьего скандального развода, причем его жена сражалась даже за антикварные дверные ручки их дома.
Наконец Филипп отчаялся убедить Лиллиан, что она должна бороться. Вечером в тот же день, когда состоялась последняя встреча с юристами, он рухнул в постель рядом с Кэрол и объявил:
— Понятия не имею, что еще предпринять.
— Помоги ей, — посоветовала Кэрол.
— А для чего, по-твоему, все это затевается? — хмыкнул он.
Кэрол, уткнувшаяся в журнал, осталась невозмутима.
— Все, что ты ей навязываешь, ей чуждо. Ты деспот пострашнее Джеймса.
— Да уж, вижу, как ты передо мной трепещешь, — съязвил Филипп. — Ну, выкладывай, что там у тебя в голове. — За двенадцать лет брака он почти научился читать мысли жены и сразу видел: она что-то задумала. Но, как обычно, она ждала, когда он зайдет в тупик, и только после этого начинала давать советы.
— Помоги ей поступить так, как она сама хочет, — растолковала Кэрол.
— И каким же это образом? — Филипп скептически уставился на жену. — Она сидит одна в комнате для гостей и ни с кем не желает разговаривать. Друзья и подружки, которыми при Джеймсе кишмя кишел их дом, даже не позвонили ей, чтобы выразить соболезнования.
— Я плохо знаю ее, но, похоже, при Джеймсе она изо всех сил старалась вести нормальную жизнь.
