Николай Сухомозский - Ловушка для любви
11 июня 1977 года.
Безумный водоворот затягивает все глубже. Я тону!
24 июня 1977 года.
Сегодня ко мне подошел Долк и сказал, глядя куда-то в сторону:
— Ты не забыла предупреждения: кроме меня, не достанешься никому?
Ах, разве существует сила, способная разлучить нас с Клодом?!!
15 июля 1977 года.
Все, как в розовом тумане.
30 июля 1977 года.
Клод уезжает поступать в колледж. Я, поскольку финансы не позволяют продолжить образование, выхожу на работу. Стерилизаторшей инструментов в парикмахерскую. С Клодом увидимся только через месяц. Как я это переживу?!
27 августа 1977 года.
За прошедшие тридцать дней дважды являлся прямо на работу Долк (тетушки он, по-моему, побаивается, поэтому домой не заходит). Интересовался, что слышно от брата и не передумала ли я? Как обычно, отшутилась. Зачем обижать человека? Я — не из тех, кто исповедует безжалостное «Je m’en fiche»*. Не затаила обиды даже после того, как Долк бросил, по сути, угрозу: «Ты еще об этом пожалеешь!». Что с тебя возьмешь, tete creuse?*
13 сентября 1977 года.
Приезжал Клод. Безусловно, я хочу его видеть каждый день. Но ведь учеба — дело нешуточное. Недавно мы пообещали друг другу, что никогда не расстанемся. И скрепили свои слова клятвой, надрезав кожу на пальцах и смешав нашу кровь. Впрочем, я и так своей жизни без него не мыслю.
А чтобы больше не жить в разлуке, договорились: Клод подыщет мне, как сам утверждает, приличное место, и я перееду поближе. Скорее бы! Глупый, как он не понимает, что я согласна на самую тяжелую работу, лишь бы быть рядом!
2 октября 1977 года.
Случилось то, что рано или поздно должно было случиться. Мы стали близки. Боже, как я боялась этого момента! Как трусила! Но Клод был настолько предупредителен и нежен, что особой боли я не почувствовала. Отныне комната в rez-de-chaussee* тетиного дома для меня — святилище. Я стану сюда приходить, лишь когда безудержно заскучаю по ненаглядному.
10 октября 1977 года.
Решено: к новому году мы поженимся. Тетя не возражает. Хотя приличия ради немного поворчала — относительно моего слишком юного возраста. Наверное, книг европейских авторов начиталась. Ведь во многих африканских племенах и в 12 лет замуж выходить не рано.
23 октября 1977 года.
В мире происходит так много трагичного. Вот и сегодня по радио передали о ЧП в Японии на автодроме «Фудзи», где продолжается последний этап чемпионата мира «Формулы-1». Столкнулись два болида, в результате чего погибли и ранены зрители. А в Амстердаме прямо у входа в отель «Амстел» с целью выкупа похитили известного голландского бизнесмена Маупа Каранса.
Может, я кому-то покажусь странной, но мне порою на столь печальном фоне немного стыдно за свое безбрежное счастье…
2 ноября 1977 года.
Радуга счастья — вдребезги! Осколки впиваются в сердце. Мечты втоптаны в грязь. Жизнь теряет смысл. Как я посмотрю Клоду в глаза?! Почему это случилось именно со мной? Разве я так уж виновата, Господи, перед тобой? Но, даже если «да», достойна ли я столь дьявольски изощренного отмщения?
Хватит ли силы воли, выдержит ли разум, чтобы произошедшее описать? И нужно ли теперь вообще вести дневник? Я ведь строила воздушные замки, рассчитывая, что, когда состаримся, будем с Клодом перечитывать записи. Но отныне будущего — нет.
Стенания напоминают высосанную из пальца дешевую мелодраму? Согласна! И, тем не менее, свершившееся — чудовищный факт.
Позавчера на побывку вновь приехал Клод. У него побаливает горло — где-то, несмотря на жару, простыл. Что не помешало нам провести чудный день и вечер. Никаких плохих предчувствий у меня не было. Прощаясь, любимый предупредил: завтра его с утра и допоздна в поселке не будет. Отправится в соседний городок по просьбе отца. Успеет вернуться пораньше, даст знать. Если же не получится, встретимся через сутки. На том и распрощались. Еще не зная, что навсегда. Что нормальное послезавтра для нас, в отличие от остальных, не наступит.
Солнце еще не зашло, когда неожиданно (после его последней дурацкой угрозы мы не общались, стараясь не замечать друг друга, но, естественно, как культурные люди, здоровались) явился Долк. Сообщил, что сегодня предпринял путешествие вместе с братом. Сам только что вернулся. Клод же задержался. Однако сегодня обязательно приедет. И просит меня выйти к полуночи в условленное место. Кстати, голос он утратил совсем. Если пытается что-то сказать, то разобрать совершенно невозможно. Поэтому Долк рекомендовал брату вообще не разговаривать. По крайнем мере, до тех пор, пока не покажется отоларингологу.
Ах, да, уже уходя, курьер вспомнил: Клод в знак неизменной любви презентует мне букет и коробку любимых конфет.
Три с небольшим часа, остающиеся до свидания, провела в «нашей» комнате. Читала, жуя мармелад, и время от времени вдыхая аромат цветов, переданных любимым. Голова кружилась от переполнявших чувств. Я буквально пьянела в предвкушении встречи. А еще переживала о его здоровье. Еле дождалась, когда стрелки часов показали без четверти двенадцать. И тихонько, дабы не слышала тетя, удрала. Тем самым, как оказалось, перечеркнув прошлое. Чтобы никогда не иметь будущего.
Нет, больше писать не могу…
3 ноября 1977 года.
Пять утра. Неужели прошло так мало? А кажется, вечность. В результате мучительных ночных раздумий я пришла к выводу: человеческая подлость, как и Вселенная, безгранична. Но вернусь, однако, к трагедии всей моей жизни.
К условленному месту летела, словно на крыльях. Скажу честно: столь сильного внутреннего подъема не испытывала никогда. Готова была горы свернуть, форсировать любую преграду, достать с неба звезду. Лишь бы принадлежать Ему, ненаглядному!
Вот и заветные окуме*. Переполненная, будто осенний улей медом, любовью, бросаюсь в раскрытые навстречу объятия как никогда желанного. Мы не издаем ни звука. Во-первых, у него болит горло. Во-вторых, к чему слова?! Лишь однажды, в промежутке между нескончаемыми безрассудными объятиями, Клод, прохрипел что-то маловразумительное и смущенно указал на горло. Я закрыла ему рот рукой:
— Молчи! Береги связки. Завтра отправишься к врачу.
— Угу! — просипел Клод.
И мы опять, словно спасательными кругами, обвили плечи друг друга, исступленно пытаясь время от времени вдохнуть хотя бы по глотку спасительного кислорода.
Затем последовала — будь она проклята! — близость. Кажется, я едва не потеряла сознание. А дальше… Дальше на меня обрушился ночной небосвод. Ибо я услышала издевательский голос:
— Ну, что, не я ли говорил: еще, дорогуша, пожалеешь?!
Это был голос… Долка. Разъяренной фурией бросилась я на подонка. Но силы были слишком неравны. А он, между тем, упиваясь собственной безнаказанностью, в деталях рассказывал, как запланировал и осуществил величайшую из подлостей.
