Энн Стюарт - Поцелуй шута
— Кажется, — сказал он, вновь придвигаясь к ней, — здесь придется потрудиться немного больше, чем я предполагал.
— Мне так жаль, — прошептала она, чувствуя себя несчастной, и вдруг поняла, что он собирается сделать. — Что это?
— Тебе должно понравиться.
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь заставить тебя стать влажной.
Он прижался ртом к ее лону, тем самым ртом, которым он дразнил, и оскорблял, и обещал. Она попыталась отодвинуться, но он удержал ее.
— Нет! — вскричала она, но он не обратил на это никакого внимания.
Его язык продолжал свое грешное и божественное дело. Она хотела просить его остановиться, но лишь издала низкий жалобный стон и вцепилась в его голые сильные плечи, против своей воли удерживая его.
Должно быть, он понял, что у нее нет сил сопротивляться ему. Его язык продолжал дарить ей это мучительное наслаждение, а затем его пальцы скользнули внутрь, и она ощутила, как отозвалось и задрожало ее тело.
Ему следовало бы остановиться, но, кажется, он был неутомим. И когда следующая волна наслаждения накатила на нее, она оказалась гораздо сильнее. Джулиана вновь застонала, боясь и желая большего.
В третий раз волна ударила ее с необыкновенной силой, едва не поднимая с кровати. Джулиана выгнулась и закричала, вся содрогаясь. И прежде, чем волна начала спадать, Николас надвинулся на нее, с силой войдя в ее лоно.
— Я солгал, Джулиана, — прошептал он низким, чуть хрипловатым голосом.
Его тело, вжимавшееся в ее мягкую плоть, было напряженным и твердым как сталь.
— Солгал? — растерянно откликнулась она.
— Будет больно, но недолго.
— Я не хочу…
Но ее слова утонули в его жарком поцелуе. Он вонзился в нее, скользя в глубину, наполнив ее… И вдруг остановился.
Ничего подобного она в жизни не чувствовала — это восхитительное ощущение наполненности и… чего-то твердого внутри ее. Это было великолепно, но… чего-то в этом недоставало. Он начал выходить из нее, и Джулиана внезапно испугалась, уверенная, что это все.
— Нет, — выдохнула она. — Не бросай меня.
— Никогда, — сказал он, вновь вонзаясь в нее, почти наполняя ее. Почти, но не совсем.
И снова он покинул ее, и она закричала:
— Еще!
— Да, — шепнул он. — О, да! — И снова резко рванулся вперед.
Боль была резкой и глубокой, почти скручивающей все внутренности, и Джулиана хотела чувствовать эту боль, хотела чувствовать его глубоко внутри себя, где еще ни один мужчина не был.
Она ощущала, как дрожит от напряжения его тело в ее руках, лоснящееся от пота, гладкое и сильное. Она поняла, что он старается сдерживать себя. Она не хотела, чтобы он сдерживался. Она хотела его всего целиком.
— Да, — застонала она. — Еще.
Ее слова словно сняли с него запрет, разорвали путы, удерживающие его страсть. Он двигался, обхватив ладонями ее ягодицы и приподнимая ее, заставляя ее двигаться ему навстречу. Он наполнял ее так глубоко, что она уже не могла понять, где кончается его и начинается ее тело. Они стали одним целым, мокрым от пота, дрожащим в любовном угаре, и ей захотелось закрыть глаза и улыбаться от удовольствия, которое они дарили друг другу.
— Нет, — прошептал он хрипло. — Еще рано.
Она не поняла, что он хотел сказать. Он начал двигаться мучительно медленно, заставив ее сердце пуститься вскачь, а всю ее кожу вдруг начало покалывать, словно тысячи тоненьких раскаленных иголочек вонзились в нее.
Но вот он стал двигаться быстрее, проникая еще глубже, и она вдруг почувствовала, как незнакомая боль начинает сворачиваться в тугую пружину, пожирая ее изнутри. И она ощутила мгновенный приступ паники, вновь испугавшись, что он сейчас оставит ее.
— Только с тобой, — прошептал он и, скользнув рукой между их телами, принялся ласкать ее, продолжая ускорять движения.
Она чуть было не закричала, но второй рукой он закрыл ей рот, и она забилась, заметалась в его руках. Волна за волной на нее накатывала потрясшая ее радость невероятного освобождения, и она почувствовала, как изливается в нее его семя, наполняя ее тело жаром и жизнью.
Ей хотелось плакать, и кричать, и смеяться во всю силу своих легких. Ей хотелось танцевать, и прыгать, и говорить рифмами, подобно сумасшедшей, но все, что она могла, — это лежать в его объятиях и плакать от счастья, пока дрожь постепенно освобождала ее, превращая тело в мягкую, расплавленную массу удовольствия.
В комнате было по-прежнему темно, и она не могла видеть своего безумного шута, она могла лишь чувствовать его, ощущать его запах, его вкус вокруг, внутри себя. Надо было бы сказать что-то, подумала она растерянно. Сказать ему, что она его любит. Но он и так должен это знать.
Он отстранился от нее, и ей захотелось снова заплакать, но она просто обхватила руками его шею и притянула обратно к себе его сильное тело, слушая, как бьется его сердце, как с трудом восстанавливается его дыхание.
— Если ты бросишь меня, я тебя убью, — пробормотала она.
Это прозвучало далеко не нежно, и она понимала, что должна сказать что-нибудь еще, но никак не могла найти нужных слов.
Он ничего не ответил. Он просто обхватил ладонями ее лицо и поцеловал ее. И она заснула, уверенная, что наконец-то он принадлежит ей.
Он подождал, пока она глубоко заснула, пока ее руки, сжимающие его в объятиях, не расслабились, а затем осторожно поднялся с кровати. Он подумал о том, что смог утомить ее до смерти, и легкая, непроизвольная улыбка скользнула по его губам, но тут же увяла. У него нет никаких причин чувствовать себя таким довольным.
По правде сказать, все было именно так, как он себе и представлял. Полная катастрофа. Он отдал Джулиане Монкриф за один короткий час больше, чем всем женщинам, с которыми когда-либо спал, а их было не так уж мало. Если он бросит ее, она его убьет, так? Ну что ж. она и так уже уничтожила его одними лишь губами и глазами, и еще слезами, и тем, что так горячо, с такой страстью ответила на его страсть.
Он и сам не мог понять, в чем тут отличие. Те же движения, те же уловки, дарящие удовольствие, которые он выучил еще в юности. Тело ее было прекрасно, но он знавал красавиц более замечательных.
Она была всего лишь женщиной, одной из многих.
И у него не было совершенно никаких причин чувствовать себя с ней иначе, чем с другими.
И все же дело обстояло именно так. И то, что он признавал это, делало ситуацию еще хуже.
В комнате было по-прежнему темно, но первые лучи рассвета уже начали проникать сквозь закрытые ставни. Теперь он уже мог увидеть ее, его любимую леди, засохшие слезы на ее щеках, разметавшиеся по подушке волосы, мягкие губы, чуть припухшие от его поцелуев. Он очень давно имел дело с девственницами и очень боялся все испортить, но, глядя на нее, этого не скажешь. Надо было бы принести мокрые холодные полотенца, чтобы стереть кровь, а затем еще раз заняться с ней любовью, на этот раз уже совсем без боли. Ему хотелось научить ее ласкать его языком, скакать на нем верхом, хотелось увести ее в темный и великолепный мир, где царят воображение и фантазия, но все это было невозможно. Лучшее, что он мог сделать для нее, — это исчезнуть из ее жизни навсегда. Другой мужчина научит ее всему этому. Другой, не он.
