Мария Ветрова - Верни мне любовь. Журналистка
Взъерошенный со сна, Гриша тоже сел в постели, и только тут оба мы поняли, что утро уже наступило. Утро понедельника — солнечное, яркое, августовское, все еще летнее.
— Ух… — сказал он, не отвечая на мой вопрос. — Еще бы немного — и проспали… Как это я не услышал будильника?!..
Но уйти от ответа я ему не дала, настойчиво повторив свой вопрос.
— Ну да… — Муж хмуро отвел в сторону глаза. — Послушай, Малыш… Тебе необходимо взять бюллетень — хотя бы на недельку…
— Это еще зачем?! — Я моментально выскочила вслед за Григом из постели и… тут же охнула: надо же мне было забыть про свой токсикоз, особенно яростный по утрам…
— Вот тебе и ответ на вопрос! — удовлетворенно произнес Григ, одновременно нашаривая на тумбочке заготовленное с вечера лекарство. — К тому же, если не ошибаюсь, ты должна как можно быстрее куда-то там записаться… Я имею в виду специальную вашу больницу… То есть поликлинику… Правильно?
Мне стало смешно.
— Господи, Гришаня, откуда у тебя такая осведомленность в этой области?.. Да ничего подобного, никакой срочности нет… И не надейся, что тебе удастся от меня избавиться до тех пор, пока… Пока все это не кончится!
— Ты, кажется, намерена оспаривать тот факт, что есть вещи, противопоказанные маленьким детям и беременным женщинам? — улыбнулся он явно через силу. И, вздохнув, вяло потащился в сторону ванной и кухни.
Свой сон я ему все-таки рассказала. За завтраком, который поглощал в основном один Григ, поскольку мой аппетит по-прежнему оставлял желать лучшего.
— …Так что, — завершила я свое изложение, — сам видишь, никакие кошмары меня в этой связи больше не мучат. Наоборот: очень хороший и полезный был сон…
— Полезный? — удивился Григорий.
— Конечно! — кивнула я. — По меньшей мере теперь мы знаем мнение самой Милки…
Григ поперхнулся последним глотком кофе и закашлялся. Должно быть, от неожиданности: ни разу за годы знакомства, не говоря о браке, ни в каких суевериях, включая веру в сны и их толкования, я моим мужем замечена не была. Как тут было не решить, что у его женушки отчетливо поплыли мозги?.. Я же, понимая, что не смогу никогда и ни под каким видом доказать мужу, что сон мой действительно был чем-то вроде послания свыше, постаралась сохранить невозмутимость и спокойно выдержала взгляд Гришаниных округлившихся очей… Никому и никогда еще не удавалось передать другому человеку свои ощущения в качестве доказательства истины. Мои ощущения свидетельствовали и были реальны исключительно для меня самой. Значит, единственное, что я могла делать, — и дальше стоять на своем… Тем более что Корнет, к примеру, никаких вещих снов не видел, но что-то подсказывало мне, что он в итоге обязательно станет моим союзником… Разумеется, если мы вообще правы в своих подозрениях.
В конце концов мы с Григом пришли к некоему консенсусу. Сегодняшний день я (с позволения главного редактора и даже по его настоянию!) согласилась провести дома. Вечером — съездить вместе с ним наконец к тетушке за своими вещами, а совсем вечером нам, «штабистам», вновь предстояло собраться втроем у нас с Григорием — для совместной работы над статьей.
Я не стала спрашивать мужа, будет ли он публиковать результат наших предстоящих трудов. Я понимала, как нелегко решиться в наше смутное время на столь отчаянный поступок… Тень Милкиного преступления неизбежно падет на всю контору, на каждого из нас, начиная с главного редактора и кончая той же Анечкой… Результат попытки публичного покаяния, предложенного Корнетом, непредсказуем. Шансов на то, что читатели за нашу честность полюбят нас еще больше, крайне мало, скорее их много за то, что в итоге потеряем доверие, которое составляет основу благополучия любого издания… В тот момент я бы не хотела оказаться на месте своего мужа. Ведь именно ему предстояло принять решение, которое вполне может стать для газеты роковым…
Что мы, собственно говоря, имели на тот момент, на чем строили свою версию?
Самый увесистый факт раздобыл Корнет, каким-то хитрым способом убедивший университетское начальство допустить его ко всем архивным спискам сотрудников и очень скоро обнаруживший там фамилию Валентины Петровны… Увольнение Петрашовой, с точки зрения администрации внезапное, «по собственному желанию», со смертью Кати совпадало приблизительно: тетя Валя уволилась из университета через два с половиной месяца после гибели девушки. Спустя еще месяц она появилась у нас — в качестве наборщицы и верстальщицы в одном лице… В нашей сфере такие «синтетические» спецы встречаются и на сегодняшний день редко, а высококлассные — особенно редко. Итого: неизвестно чем была занята Валентина Петровна в прошедшие три с половиной месяца. Но такой срок вполне достаточен не только для того, чтобы закончить необходимые компьютерные курсы, но и успеть накрутить достаточно высокую квалификацию. Особенно если учесть, какое страстное желание должно было ею руководить.
Однако почти все сказанное, как ни крути, как ни верти, действительно находилось преимущественно в области предположений… Ушлому Корнету удалось, несмотря на лето, отыскать одну из прежних коллег Валентины Петровны — где-то за городом, на пресловутых шести сотках. Эта средних лет дама более-менее охарактеризовала ему свою бывшую коллегу, подтвердив, что у нее как она полагала, «есть дочь». Но имени девушки дама не знала, а судя по тому, что отозвалась о Валентине Петровне вообще как о крайне замкнутом человеке, ни с кем из коллег так и не сблизившемся, этого в университете не знал никто.
Следующее наше рассуждение базировалось исключительно на словах Карины: та утверждала, что то ли Катя стеснялась своей пожилой матери, то ли сама мать по этой же причине не желала «светиться» среди Катиных друзей и знакомых. Неважно! Важный момент заключается в том, что никто из окружения юной певицы с ее матерью иначе чем по телефону не общался… И вот тут-то и начиналась у нас область сплошных несовпадений.
Если бы Катя Крымова была жива, ей уже исполнилось бы двадцать три года. В роковой день Милкиной гибели мы отмечали всего лишь пятидесятилетие тети Вали. А это значит, что признать ее старой матерью для столь взрослой дочери ну никак нельзя!.. Кроме того, хотя Карина и не была в этом уверена, но вроде бы мать Крымовой была еще и некрасивой… Сосредоточившись, я прикрыла глаза и представила лицо Валентины Петровны… Нет, все что угодно, только не «старая» или «некрасивая»!
Я с удивлением вдруг поняла, что если и существует какая-то странность во внешности Валентины Петровны, так это едва уловимая, очень тонкая интеллигентность, словно изнутри подсвечивающая ее тонкие и, напротив, моложавые для ее возраста черты лица… Интеллигентность, которая появляется в семьях, где поколение за поколением родятся настоящие интеллектуалы. И уж никак не удовлетворяются профессиями вроде простой наборщицы или верстальщицы…
