Галина Романова - Любитель сладких девочек
— Гм-м, не могу поверить. Ты что, и вправду не знала, какие деньги унаследовала? — Папаша даже привстал с места, попутно зацепившись вытершимся от времени ремнем за край стола.
— Мне плевать! — устало обронила Маша, вспомнив о побеге и делая еще пару мелких шажков в сторону двери.
— Дура! Трижды! Четырежды дура! Думаешь, что унаследовала пару магазинов, три торговых палатки и пару смехотворных счетов со смехотворными суммами? — Папаша недоверчиво качнул головой. — Вот Гарик… Тот был не промах! Жаль, что пришлось его убить. Неплохой бы получился зять, но… Вот он молодец, одно слово — профессионал!
Тот мгновенно раскусил и муженька твоего покойного, и то, откуда на его валютных счетах и в банковских ячейках столько средств.
— Он не мог этого знать наверняка, — против воли вырвалось у Маши возражение. — Это секретная информация. А доступа к ячейкам у него не было и быть не могло.
— Ага, зато он знал наверняка, что твой покойничек торговал наркотой. И делал это долго и не безуспешно. А его торговые точки явились к тому же совсем неплохим прикрытием для его подпольного бизнеса. Э-эх, Машка, ты просто представить себе не можешь, какие деньги унаследовала сначала ты, а потом унаследую я… — Он встал из-за стола и предупреждающе поднял руку с ножом. — Еще один шаг к двери, сучка, и я пошлю его тебе прямо в грудь. Я в этом деле поднаторел, будь уверена.
— А Нинку?.. Нинку тоже ты убил? — будто вспомнив что-то, нахмурила она лоб.
— Нет. Нинку Гарик порешил. Слишком уж она на него сильно давить стала. Хотя ее тоже можно понять: время идет, а он и не думает платить. А потом и вовсе учудила: мужику твоему взяла и все рассказала. Все, что узнать успела. И снова начала на Гарика давить. Она не оставила ему выбора. А ты, небось, на Вовку своего подумала. Нет, это не он…
Только вот что я тебе скажу, голуба, перед тем как к мамке твоей отправлю… Хоть твой Вовка бабу свою и не убивал, а сделал это за него дружок его смышленый, не знать всего, что происходит у него под носом, он не мог. Хитрый он, Машка, и опасный. И не дело ему с тобой жить. Куда как проще отсидеть остаток жизни в тюрьме за убийство своей очередной жены-наследницы.
— Где он?! — прошептала Маша побелевшими губами, с ужасом наблюдая за тем, как сокращается расстояние между нею и отцом. — Ты… Ты ведь не убил его? Тебе не выгодно его убивать. Кто-то же должен ответить за мое убийство, чтобы ты безнаказанно попользовался моими деньгами.:.
— Ответит. Будь уверена — ответит. Причем с отягчающими вину обстоятельствами. Ему все вспомнят: и покойницу, и дачного маньяка на него потом спишут, если захотят. Вспомнят также и то, что тебя он там держал очень продолжительное время. Кстати, все убийства должны будут на него списать, а не на тебя. Гарика, например… Соседей напугал я, а видели-то Вову…
Он вдруг затих. Остановился и поудобнее перехватил нож в руке. Взгляд его пробегал по ее телу с головы до ног и обратно. Он явно трусил и тянул время. Оно было и понятно. Одно дело лишать жизни чужих людей или жену-изменницу, и совсем другое дело — родное дитя. И как ни велика была жажда денег, клятвопреступление оказалось ему не по зубам… Машин отец вдруг с непонятно откуда взявшейся брезгливостью отшвырнул от себя нож, обхватил голову руками и, раскачиваясь из стороны в сторону, дико завыл:
— Не могу! Не могу! Помогите мне! Взываю к тебе, помоги! Я не могу!
Зрелище было не для слабонервных. Обезумевший от крови и алчности явно больной старик пугал Машу даже больше, чем тот, что осознанно шел на нее минуту назад с ножом. Она хотела было бежать, уже почти достигнув дверного проема, но силы, как нарочно, оставили ее, ноги сделались ватными и будто приросли к полу. По спине ручьями стекал холодный пот, и больше всего ей сейчас хотелось бы хлопнуться в обморок. Но сознание, как нарочно, работало на «ура», отмечая тот факт, что нож отлетел далеко и до него папаше не дотянуться. А что, если он вдруг вздумает броситься на нее безоружным? В крайнем случае она может огреть его половником, который едва не свалила плечом, продвигаясь к выходу. А еще лучше чугунной сковородкой, висевшей чуть левее.
«Так бывает… — снова вспомнились ей заунывные беседы с врачом. — Но обычно такая четкая работа сознания предшествует обмороку, так как истощение нервной системы…»
Скорее бы уж. Пусть лучше обморок, чем такое…
А папашка разошелся не на шутку, принявшись рвать на голове остатки волос и посыпая седыми клочьями все вокруг.
— Проиграл! Я проиграл! Все вы проиграли вместе со мной!
«Все, хватит! Если я сейчас не убегу, то его безумие запросто передастся и мне. Бежать!»
Убежать она не успела. Над самым ухом раздался вдруг оглушительный щелчок, и насмешливый, но все же с какими-то болезненными интонациями голос произнес:
— Все! Стоп, камера! Снято!
Панкратов! Слава богу! Ее залихорадило. Он жив и здоров! И все время находился рядом. Так мало того, ухитрился все действо снять на видеокамеру — теперь объектив ее пытался выхватить позеленевшее лицо Маши. Улики… Ну конечно же, куда как проще объясняться с милицией, имея на руках видеоматериал с признанием преступника.
Что слова? Наговорить можно что угодно. Но кто поверит, если папашку теперь наверняка ждет больничная палата с мягкими стенками. А тут все от первого до последнего слова… Это был не свет фар, который ей пригрезился. Скорее это был отсвет от объектива.
Нет, он все-таки мерзавец! И такой хитрый, гад! Такой хитрый, что, невзирая на благодарность за собственное спасение, хочется надавать ему по башке…
— Не бойся, Маша… — Панкратов произнес эту сакраментальную фразу таким покровительственным тоном, что она не удержалась и, несмотря на нервозную слабость во всем теле, язвительно закончила:
— Ты Дубровский?!
— Коли острит, значит, все в порядке, — сказал кому-то за ее спиной Володя, сгреб Машу в охапку и тут же принялся обдавать ее ухо горячим дыханием, без устали нашептывая «любимая», «родная», «дорогая» и что-то еще в том же духе.
Но его жаркий шепот уже не спас ситуации, Маша все-таки хлопнулась в обморок, а потом еще долго приходила в себя. Нет, не после обморока, а после всего, что на нее нахлынуло после него.
* * *Панкратов требовал венчания и ничего не хотел слышать. То есть не хотел слышать никаких возражений на сей счет.
Милиция потребовала от нее обязательных объяснений. И Маше пришлось путано, но недолго с ними объясняться. Хорошим подспорьем в этом оказалась видеокассета с исповедью папочки, которую Панкратов очень удачно смонтировал, прежде чем предъявить властям в качестве улики.
Затем понадобилось ее экстренное присутствие в родном городе, чтобы утрясти-таки все формальности со злополучным наследством. Оно, кстати, оказалось как раз таким, как ей и предсказывал отец — непостижимо огромным. И пока она улаживала там все дела — продавала недвижимость и рассовывала свои средства по столичным банкам — как-то так незаметно прошло почти полгода. А они с Панкратовым, как ни странно, все еще были вместе, и что уж совсем казалось необъяснимым, находили в этом удовольствие.
