Тилли Бэгшоу - Сидни Шелдон. Если наступит завтра – 2
Резкий пинок в ребра заставил Джефа вскрикнуть и содрогнуться от боли.
Голос был определенно мужской и все же странно высокий, с явной ноткой истерии. Джеф сразу же узнал его, и тут же нахлынули воспоминания.
Севилья.
Церковь.
Он пришел на встречу с Дэниелом Купером…
Купер пытался цитировать Библию и, судя по голосу, был не в себе. Обезумел?
– Или ты все еще спишь? – сказал Господь. – Час настал, когда предадут меня в руки грешников! Проснись!
– Я проснулся, – простонал Джеф.
Ребра болели после пинка тяжелым ботинком Купера, но это было чепухой по сравнению с разрывавшей голову болью, словно мозг распух до таких катастрофических размеров, что вот-вот разорвет череп. Он инстинктивно попытался коснуться раны и только сейчас понял, что руки связаны. Руки и ноги.
Он был одет, но не в свою одежду. Во что-то тонкое и свободное вроде больничной сорочки. На глазах была повязка из более толстой и грубой ткани. Возможно, из бинта.
– Мне нужен доктор, – прохрипел Джеф. – Где мы?
Еще пинок, на этот раз в ключицу. Боль была мучительной. Джеф не понял, почему не потерял сознания.
– Я задал вопрос! – заносчиво взвизгнул Купер. – Господь исцелит твою боль. Только Господь может помочь тебе сейчас!
Если только Господь олицетворяет собой экстренную черепно-мозговую хирургию или обладает способностью убедить спятившего психопата освободить несчастного пленника и пойти в ближайшую психушку.
Он вспомнил пословицу, которую любил повторять дядя Уилли: «Господь помогает тем, кто помогает себе сам».
Наконец-то включились его инстинкты выживания.
Сначала предстояло понять, где он находится. Судя по гулкости голоса Купера, они в каком-то очень большом здании с высокими потолками, где гуляют сквозняки. Церковь? Нет. В церквях обычно стоит запах, которого здесь нет.
Сарай? Более вероятно. Когда Купер не распространялся о Боге и не пинал своего пленника, как собаку, тишина была абсолютной. Ни звуков уличного движения, ни постороннего шума. Ни даже пения птиц. Только окутывающее одеяло беззвучного покоя.
Итак, они в сарае, где-то в сельской местности.
Очень холодно: значит, сейчас ночь. Возможно, они находятся не дальше юга Испании. Но тут он вспомнил самолет. Они куда-то летели. И что-то еще. Машина?!
Сколько он провалялся без сознания? Часы? Дни?
Они могут быть где угодно.
Джеф попытался мыслить логически. Последнее, что он помнило, это… Но боль в голове и теле не давала сосредоточиться больше чем на несколько секунд. Мысли и образы были хаотическими. Он помнил церковь в Севилье. Запах благовоний, прекрасный алтарь.
Что потом?
Самолет. Холодный металл. Трейси. Его мать.
Было так трудно отделить действительность от воображения.
Мать Джефа мертва вот уже двадцать пять лет, но ее голос, ее вопли казались такими реальными. Он ощутил подступавшие к глазам слезы.
– Знаешь, Стивенс, почему ты здесь?
Голос Купера действовал на него так же, как стрекало действует на быка.
– Нет.
Каждое слово давалось с неимоверным трудом. Каждое слово изматывало.
– Почему?
– Потому что ты агнец. Третий и последний завет.
«Супер. Спасибо за то, что прояснил», – подумал Джеф, и слабая улыбка заиграла в углах его разбитых губ.
– Думаешь, это смешно? – ощерился Купер.
Джеф приготовился к очередному удару, которого не последовало.
«Чего он ждет?»
Он попытался поставить себя на место Купера, понять ход его мыслей – нелегкая задача, если перед тобой псих.
«Он говорит со мной. Это означает, что он хочет участвовать в диалоге. Он уже сто раз мог убить меня. Но он этого не сделал. Почему? Чего он хочет? Что ему нужно такое, что есть у меня?»
Но никакие спасительные мысли не посетили Джефа. Правда, он знал, что нужно что-то делать. Что-то сказать. Занять Купера.
Повинуясь интуиции, Джеф бросил:
– Я скажу тебе, что думаю. Думаю, все это не имеет ничего общего с Господом. Зато имеет много общего с Трейси.
– Не смей произносить ее имя! – взорвался Купер.
«В точку», – подумал Джеф.
– Почему я не должен произносить ее имя? Что ни говори, а она моя жена.
Купер издал жуткий вой, словно умирающее животное, и выкрикнул:
– Нет! Нет, нет, нет! Она не твоя жена!
– Почему же? Мы ведь так и не развелись.
– Это не важно. Ты осквернил ее. Отнял то, что принадлежит мне. Отнял нечто прекрасное, нечто совершенное и запачкал! Сделал таким же грязным, как ты сам!
Джеф услышал шаги. Его перевернули на живот и порвали на спине тонкое одеяние.
– Ты искупишь вину! – дико взвизгнул Купер и с размаха ударил Джефа чем-то вроде импровизированного кнута. Похоже, он был сделан из электрокабеля, с острыми металлическими кончиками, как бритвой разрезавшими плоть.
Джеф закричал.
– Ты искупишь вину!
Кнут снова опустился на спину Джефа.
И снова.
Боль была изощреннее всего, что когда-либо испытывал Джеф. Он продолжал кричать, но теперь собственный голос доносился словно издалека. Душа же закрылась в ожидании забвения, сознавая, что скоро оно наступит.
Последнее, что запомнил Джеф, – затрудненное дыхание Купера, методично избивавшего его. Удары продолжали сыпаться.
Но тут тишина, как любовница, примчалась, чтобы приветствовать его.
– Ты играешь в шахматы?
Джеф открыл глаза, но не увидел ничего, кроме черноты. На секунду он запаниковал: «Я слеп! Ублюдок ослепил меня!»
Но он тут же вспомнил про повязку на глазах и с облегчением вздохнул. Он ожидал, что, когда воздух наполнит легкие, придет боль. Или голова вновь начнет раскалываться, или вернется боль в истерзанной спине. Но он абсолютно ничего не чувствовал. Просто чудо! Великолепно!
Но вскоре нашлось простое объяснение: Купер, должно быть, вколол ему наркотик.
Однако Джефа это не волновало. Ему было тепло, словно изнутри на волю рвались удовлетворение и радость жизни. Он понятия не имел, сколько прошло времени с тех пор, как он в последний раз приходил в себя после побоев, но то, что дал ему Купер, имело поистине чудодейственный эффект. Странно, что мозги Джефа не были затянуты туманной паутиной, как при употреблении морфия или других болеутоляющих с опиумной основой. Тело, должно быть, внушило ему ложное чувство безопасности. Но ум был ясен. Может, это адреналин заставляет его сосредоточиться? Очевидно, опасность еще не миновала. И если не считать реакции на упоминание о Трейси, он не представлял, почему находится здесь и что Купер от него хочет.
– Шахматы, – повторил Купер. – Играешь? О, не важно, вопрос чисто риторический. Я и так знаю, что играешь.
Прежний гнев, казалось, рассеялся, и сейчас голос звучал жизнерадостно:
