Сара Харви - Приманка для хищника
— Как говорится, время не ждет, — загадочно добавила мама.
Ники не ошиблась в одном. Сюрприз действительно был лыс, но это определенно не Саймон. Во дворе, надежно отгородившись от беснующейся толпы стеной спокойного безразличия, стоял
и смотрел, как ворочается черная туша океана, мой отец.
Встретить папу не легче, чем редкую комету, появляющуюся в атмосфере Земли раз в несколько лет.
Я не видела его почти три года. Путешествуя за морями, я все время ждала, что столкнусь с ним в каком-нибудь пляжном баре. Каждый раз, стоило мне увидеть кривые мускулистые ноги в сандалиях и лысую голову, мое сердце сжималось в безумной надежде, что это он.
Но это никогда не был он.
Он по-прежнему курил «Кафе Крем», зажимая сигару между большим и безымянным пальцем, так что она была почти спрятана в ладони.
Он часто стоял в саду и курил вот так, чтобы не увидела мама, выдувая дым уголком рта.
Практически каждый палец на правой руке у него был залеплен пластырем, а на левой сустав большого бугрился красной шишкой (он сказал, что его обожгла медуза).
Когда он заметил меня, его загорелое лицо озарилось самой широкой из улыбок, его белые как снег зубы сверкнули в темноте, а в уголках глаз и рта появились веселые лучики морщинок.
Думаю, свою тягу к путешествиям я унаследовала он него. Он всегда возвращался из путешествий спокойным и счастливым, правда, в конце концов я поняла, что причиной тому скорее его жизненная философия, чем физические координаты. Он был абсолютно невозмутим, словно от душевных бурь и внешних раздражителей его защищала какая-то оболочка. Возможно, толстый слой лосьона для загара. которым он мазался еще в семидесятых. Он наверняка образовал пленку толщиной в пару миллиметров, надежно уберегавшую его от вредных излучений и других неприятностей, которые подкидывает жизнь. Возможно, любовь к хорошему коньяку тоже сыграла свою роль. Конечно, коньяк употреблялся исключительно в медицинских целях, но его целебные свойства, судя по всему, были безграничны — он лечил им все, от головной боли до укусов москитов.
— Папа! — заорала я.
Через секунду меня обхватили медвежьи лапы и сжали так, что кости затрещали.
— Когда ты вернулся? — пробормотала я в толстый шерстяной свитер, пахнувший табаком и морской солью.
— Утром, хотя это нельзя назвать возвращением. У нас стоянка — ремонтируемся, пополняем запасы, все в таком роде.
— Мы?
— Я и еще целый корабль таких же старых чудаков, которые отказываются становиться взрослыми или умирать легкой смертью. — Он улыбнулся и наконец отпустил меня. — Мы уходим сегодня, но я не мог уехать, так и не повидав мою девочку. Я боялся, что ты не успеешь.
— Ты уже уезжаешь? — Я не могла скрыть разочарования. — Но я еще войти не успела!
— Боюсь, у нас очень жесткий график.
— А ты не можешь смягчить его и остаться еще ненадолго? — взмолилась я. — Мы не виделись три года!
— Да, знаю, я просто закоснелый эгоист, но зачем тебе, чтобы такой старый чудак, как твой палатка. путался под ногами и во все совал свой нос? У тебя теперь своя жизнь. Белл. Если я останусь в Англии, меня засунут в какой-нибудь приют д ля старых мерзавцев, где я буду медленно рассыпаться в своем кресле-качалке, а ты заедешь раз в месяц с дежурным визитом да еще. может, вывезешь меня на день рождения, Рождество и семейные торжества.
— Неправда, — запротестовала я.
Он вопросительно приподнял бровь.
— Нет?
— Нет. — Я перестала дуться и ухмыльнулась. — Я бы приезжала еще и на День отца.
Он широко улыбнулся и взглянул на свои огромные наручные часы.
— У тебя есть по меньшей мере десять минут, чтобы поведать мне о твоей жизни. Появилось что-нибудь эдакое? Или кто-нибудь?
Я промолчала.
— Совсем непохоже на обычное оглушительное «нет».
— Мне кажется, кое-кто есть. — Боже, я наконец признала это.
— Что-то ты не очень весело говоришь об этом.
— Есть сложности. И это еще мягко сказано.
— Речь ведь не о нем? — Папа слегка кивнул в сторону Саймона.
— Нет! — возмутилась я.
— Слава богу. Твоя мать намекала, что происходит что-то существенное.
— Существенно выросла моя неприязнь. Он просиял.
— Рад слышать, что ты это переросла.
— Жаль, что он не перерос. Пристал как репей.
Саймон как-то неловко примостился на низкой каменной ограде, обрамлявшей террасу, и мусолил в руках очередную банку пива. Некоторая несогласованность его движений позволяла предположить, что за ужином вино лилось рекой.
Позади него лужайка резко, почти отвесно спускалась к небольшой рощице, служившей весьма условной границей между садом и каменистым обрывом, очень опасным для пьяных. Одно неосторожное движение, и гравий начинает осыпаться, ноги скользят, и вы против воли мчитесь прямо на деревья или, еще хуже, на скалы внизу. Такой неконтролируемый полет можно увидеть, если столкнуть с лестницы кресло на колесиках. Кажется, одна проблема скоро будет решена. Папа выбросил сигару, она прочертила огненный след в темноте.
— Я знаю, что твоя мать никогда бы не посоветовала тебе брать пример с меня, но буду рад, если ты примешь один совет. У тебя только одна жизнь, ради бога, убедись, что не растрачиваешь ее зря. Она пройдет слишком быстро. Попробуй избавиться от комплекса вины и жить для себя.
— Как ты? Жить полной жизнью?
— Ну конечно! Похоже, за мной прибыл экипаж.
Я решила, что не слышала, как подъехала машина, но потом увидела то же, что и он, — недалеко от берега на якорь встала большая яхта.
— Вау, это так романтично! — прошептала мне на ухо Ники. — Как ты думаешь, твоему папе может понравиться молодая женщина?
— Конечно может, но учти, встречаться вы будете раза два в год.
— Идеальный мужчина, — ухмыльнулась она.
Потом мы смотрели, как папа спускается по
крутым ступеням на пляж и забирается в шлюпку, приплывшую, чтобы отвезти его на корабль.
Он опять уходит, исчезает вдали, хоть и не в лучах заходящего солнца, но наверняка приближаясь к своему собственному хеппи-энду.
Мы еще немного постояли на берегу, провожая взглядами сияющую огнями яхту, а потом подобрали сваленные в коридоре сумки и вслед за мамой, по-прежнему пугающе дружелюбной, побрели в мою старую комнату на первом этаже, с окнами на море.
Раньше на этих окнах висели веселенькие ситцевые занавески, а на кровати лежало лоскутное покрывало, которое я всегда недолюбливала. Теперь же все здесь стало ослепительно белым: стены, потолок, постельное белье. В воздухе висит тяжелый аромат белых лилий, разбросанных по комнате, желтая пыльца на тычинках — единственное напоминание о том. что в природе существуют яркие краски.
