Энн Стюард - Черный лед
— Вот. — Она уронила ожерелье в его подставленную ладонь, постаравшись ее не коснуться.
Он положил ожерелье себе в карман. В черный карман, он ведь всегда носил черное, и сегодняшний день исключением не был. Чью кровь он надеется скрыть?
Чувствуя себя не в своей тарелке, Хлоя отхлебнула глоток кофе, и у нее вырвался тихий стон наслаждения. Такого хорошего кофе она не пила с тех пор, как оставила Париж.
Он сидел за стойкой для завтрака, странным взглядом рассматривая непринужденный беспорядок. Ему здесь не место, напомнила она себе и сделала еще глоток.
— Как ты прошел сквозь систему безопасности?
— Ты действительно хочешь услышать ответ?
Хлоя покачала головой.
— Полагаю, это означает, что, если кто-то захочет за мной прийти, она меня никак не защитит?
— Почему за тобой должны прийти?
— Не знаю. Но я и тогда не понимала, зачем им было нужно непременно меня убить.
— Все они мертвы, Хлоя. Никто больше не захочет навредить тебе. А система безопасности хорошая. Просто недостаточно хорошая. — Его взгляд прошелся по ее телу сверху вниз, и он сказал без тени улыбки: — Ты хорошо выглядишь.
— Надо ли нам сейчас играть в эти игры? Ты получил что хотел. Почему бы тебе не сесть на самолет и не вернуться обратно во Францию? И мы сможем забыть, что когда-то знали друг друга.
— Я бы с радостью, — ответил он, как обычно, не трудясь соблюдать приличия. — Но есть, похоже, маленькая проблемка.
— Что такое?
Ей пришлось сесть. Долгое время, проведенное в горячей ванне, потом весенний холодный ветер из открытого окна и потрясение при виде Бастьена — все это пошатнуло ее ощущение реальности. А вдруг он исчезнет, если она моргнет?
— Не хочу моргать, — сказала она громким голосом, который ей самой показался странным. Бастьен тоже выглядел странно — он был красивее, чем остался в ее памяти, и это явно было несправедливостью судьбы, и об этом обязательно надо было сказать вслух, но она вдруг утратила дар речи.
— Тогда не моргай, дорогая, — тихо сказал он. — Просто закрой глаза. — И вокруг нее опустилась тьма.
Он подхватил ее, когда она падала. Он опять ей солгал — что ж, ничего нового. Она не выглядела хорошо. Она похудела, под глазами появились круги, как будто ей не удавалось высыпаться. Удивляться тут было нечему, но он надеялся… надеялся увидеть здоровую, жизнерадостную американочку, способную прибить его не раздумывая. У нее было время избавиться от прошлого, прийти в себя.
Она не пришла.
Он поднял ее на руки и отнес в гостиную. Большой старый диван был сплошь завален книгами и газетами, и ему пришлось смахнуть все это на пол, чтобы уложить ее. Должно быть, он дал ей слишком много успокоительного — он рассчитывал дозу, подсыпанную в ее кофе, исходя из ее веса, каким он был тогда в Париже, а она потеряла с тех пор не меньше десяти фунтов.
Впрочем, это означает, что она будет спать дольше. Может быть, достаточно долго для того, чтобы решить проблему, а затем исчезнуть, оставив ее в неведении о том, как близка была к ней смерть. Ей не нужно знать, что в катастрофе, которая произошла в отеле «Дени», некто совершенно неожиданно выжил. И этот выживший отдал бы все на свете, чтобы добраться до Хлои.
Ошибки быть не могло: когда она его увидела, ее лицо выразило шок и ужас, и не ему ее за это упрекать. Она, должно быть, считала, что он навсегда исчез из ее жизни, а его появление несомненно было воспринято ею как воплощение ночного кошмара. К счастью, у него была наготове причина в виде старого ожерелья, и она поверила ему. Оставалось надеяться, что счастье ему не изменит, как и сотню раз до того.
Он хотел оставить это ожерелье ей. Он хранил его много лет, как свидетельство первого своего самостоятельного шага по дороге в ад. Ему было двенадцать лет, и он был достаточно взрослым и достаточно высоким для того, чтобы стеснять свою мать и тетю Сесиль, которые сами себе представлялись по крайней мере на десяток лет моложе. Дело было в Монте-Карло, они обе играли рискованно и глупо, и в результате мать была вынуждена продать свое бриллиантовое ожерелье. Она рвала и метала, плакала и жаловалась, и маленькому Бастьену, который никогда не видел мать в таком расстройстве, совершенно по-детски пришла в голову мысль о том, как решить эту проблему. Он не мог вернуть ее ожерелье, но он мог заменить его другим.
Это оказалось довольно легко — никто не подозревает детей, даже высоких и долговязых. А он был проворным, как мартышка, и совершенно не знал страха. Женщина, которой принадлежало это ожерелье, была настолько старой и толстой, что оно терялось в складках на ее шее. Красавица мать была бы гораздо более достойной его владелицей.
Когда он вошел в ее гостиничный номер, она лежала в кровати. Он подождал, пока выйдет ее партнер на ночь, торговец вином средних лет, который, как Бастьен искренне надеялся, не собирался становиться ее очередным мужем, а затем на цыпочках прокрался внутрь.
Шторы были задернуты, защищая ее от убийственного солнечного света; комната пропахла сигаретами, духами и виски. И сексом. Она дремала, ее волосы с искусственно выбеленными прядями стекали по узкой спине. Он прошептал:
— Мама?
Она не шевельнулась Он позвал ее вновь, но она только немелодично захрапела. Он дотянулся до ее плеча и тихонько потряс, и тогда она повернулась к нему, слепо щурясь, пытаясь сфокусировать зрение.
— Какого черта ты здесь делаешь, маленький паршивец? Я тебе говорила, чтоб не высовывался, когда я приглашаю друзей!
— Я тебе кое-что принес. — Она уже ничем не могла напугать его примерно с тех пор, как ему исполнилось девять лет, но гнев в ее рассерженном голосе чуть не заставил его развернуться и уйти.
— Что? — Она села на постели, не потрудившись прикрыть себя простыней. Он привык видеть тело матери. Стыдливостью она не страдала, и он хладнокровно ее рассматривал. Она постарела. — С какой стати ты меня разбудил?
Он протянул грязную ладошку, на которой лежало ожерелье, блестевшее даже в сумраке.
— Это подарок. Я принес это для тебя.
Она села прямее, взяла сигарету и закурила.
— Дай сюда.
Он вложил ожерелье ей в руки. Она недолго рассматривала его, потом издала легкий смешок.
— Где ты это взял?
— Нашел…
— Где ты это взял?!
Он сглотнул.
— Я украл его.
Он не знал, чего ожидать: гнева или слез. Вместо этого она расхохоталась:
— Приобщаешься к преступному миру, да, Бастьен? Наверное, твоим отцом был все-таки вор-карманник, а не американский бизнесмен. — Она отдала ему ожерелье обратно, погасила сигарету и легла опять.
