Татьяна Устинова - Большое зло и мелкие пакости
Марусе показалось, что в ответ заговорили сразу несколько человек. Слов было не разобрать, потому что говорили они так, как давно никто не говорил в ее присутствии — громко и перебивая друг друга. Маруся в волнении поднялась с табуретки, страшась, что ее подведут ненадежные нынче ноги, сделала шаг, ухватилась за дверь, и навстречу ей из ее собственной прихожей вывалились какие-то чужие люди — много.
— Здрасте, — насмешливо сказала незнакомая женщина.
— Здрасте, — выдавила Маруся. Она шарила глазами, но Потапова не было видно. Куда они его дели?!
— Вы кто? Где Митя?! Что вам здесь надо?
— Маня, успокойся, — сказал откуда-то Потапов, — это не группа захвата. Это мои родители и сестра.
Маруся дышала так, что живот моментально свело жуткой болью. Боль упиралась прямо в горло. Говорить было невозможно, и казалось, что из горла вот-вот хлынет кровь, заполнившая живот.
— Да ну вас к черту, — сказал Потапов и пролез к ней, — зачем вы приехали? Перепугали ее до смерти! И откуда вы адрес взяли?
— Адрес Паша дал, — проинформировала его сердитая насмешливая женщина, которая первой поздоровалась с Марусей, — тебя нет и нет, мы решили, что сами навестим, а то, пожалуй, и вовсе не дождемся. А вам нужно лечь. Вы совершенно напрасно встали. Врач разрешил вам вставать?
— Разрешил, — пробормотала Маруся. — Сегодня.
— И напрасно, — безапелляционно заявила женщина, — идите и ложитесь.
— Я… посижу лучше, — пролепетала Маня, понимая, что до своего дивана не доползет, — вот тут посижу, на табуреточке…
— Зачем вы приехали?!
— Любопытство замучило, — подала голос женщина помладше, удивительно похожая на ту, насмешливую и сердитую, — папа говорил, не надо, а мы все равно приехали.
— Занимались бы лучше своими делами, — сквозь зубы процедил Потапов.
У него был такой тон, что Маруся даже голову в плечи втянула от страха. Но никто, кроме нее, Потапова здесь не боялся.
— Мить, мы только на пять минут, — сказал молчавший до их пор пожилой лысый мужик и улыбнулся Марусе доброй улыбкой, — мать вбила себе в голову, что тебе тут помощь нужна.
— Мне не нужна никакая помощь, — тем же тоном, отчетливо выговаривая слова, проинформировал их Потапов, — всем спасибо, все свободны.
— Сильно болит? — поинтересовалась у Маруси сердитая женщина.
— Когда как. Вообще-то не очень сильно, — боль убралась обратно в живот и свернулась там в холодное кольцо — до поры до времени. — Спасибо.
— Пожалуйста, — ответила женщина все так же насмешливо. — Митя дает вам клюкву?
— Мам, мы даем ей все, что положено! В конце концов, ты детский врач, а не специалист по ранениям! И хватит! Езжайте домой. Вам еще Таньку завозить, а уже одиннадцать.
— Я, между прочим, вас помню, — сообщила потаповская мать, не обращая на сына никакого внимания. — И маму вашу помню. Она вам не помогает?
— Нет, — сказала Маруся, прислушиваясь к шевелению боли в животе, — не помогает.
— Очень жаль, — заключила та. — Меня зовут Нина Георгиевна. Отца — Юрий Петрович. А это наша дочь Таня. Давайте, я отведу вас в постель. Зря вы из больницы ушли. Это совершенно неправильно. Я, конечно, понимаю, что в больнице лежать никакой радости нет, но все же нужно было взять себя в руки и остаться.
— Это я ее забрал, — сказал Потапов раздраженно, — мама, это совсем не твое дело!
— Ну конечно. Это ваш диван? — спросила Нина Георгиевна, заглянув в комнату.
Маруся кивнула. От растерянности, неловкости и боли в животе говорить ей было трудно.
— Ужас какой-то. Разве больной может на этом лежать?
— Мам, в больнице кровати еще хуже.
— Может, они и хуже, но они по крайней мере приспособлены для больных. Пойдемте, Маша.
— Спасибо, я сама… потом.
— Не потом, а сейчас.
— Нина, отстань от нее! Что ты на девочку насела, в самом деле!
— Пап, она не насела, она просто хочет помочь!
— Ей не нужна никакая помощь! Танька, забирай родителей домой! Мань, не обращай на них внимания.
— Я не обращаю, — сказал Маруся и улыбнулась, — может, вы чаю попьете? Мы как раз собирались чай пить. То есть Митя собирался.
Все уставились на нее, как будто она сказала невесть какую глупость.
— Я не пью чай, — злобно пробормотал Потапов, — я пью кофе.
— Ну а мы пьем, — заявила Нина Георгиевна. — Таня, ставь чайник. Маша, где у вас белье? Я перестелю вам постель.
— Спасибо, — пробормотала Маруся застывшими от неловкости губами, — не нужно, я потом сама…
— Юра, помоги мне!
Маруся продолжала бормотать что-то, но никто не обращал на нее внимания. Потаповская сестра у нее за спиной гремела чашками, собирала чай. Потаповские родители деловито вытряхивали Марусины подушки и одеяло, на полу белела куча мятого грязного белья.
Маруся готова была сквозь землю провалиться. Встретившись глазами с Потаповым, она залилась помидорной краснотой и отвернулась.
— Ладно, не переживай, — пробурчал он, — они так понимают свой родительский долг.
О том, что они так понимают его в первый раз, он умолчал.
— На диван нужно положить что-нибудь жесткое, — сказала Нина Георгиевна, — в полусогнутом состоянии спать нельзя, особенно если у вас травма брюшной полости.
— Я положу, — пообещала Маруся. Губы по-прежнему слушались плохо.
Господи, во что она влипла с этим Потаповым?!
— Ребята, чай готов! — позвала потаповская сестра. — Давайте быстренько попьем и правда поедем! Смотрите, на ней лица нет!
Все как по команде повернулись к Марусе и стали изучать ее физиономию.
— Все в порядке, — с усилием выговорила она, — правда.
— Оно и видно, — ехидно сказала Нина Георгиевна и одним движением сгребла с пола всю кучу белья. — Юра, пропусти, я отнесу это в ванную. Митя, завтра попросишь сестру, чтобы она все постирала и погладила. Или я приеду в выходные.
— Ой, не надо, — простонала Маруся, и тут Нина Георгиевна непонятно почему рассмеялась.
— А ваш сын? — спросила она, когда вся компания потаповских родственников устроилась пить чай, а Потапов злобно плюхнулся на подоконник — больше сидеть было негде. — Где ваш сын?
— Он у родителей Алины. Это моя подруга. Он был у нее, но она в Нью-Йорк улетела, и Мите пришлось…
— Мы знаем, что Мите пришлось, — перебила ее Нина Георгиевна. — Бабушка, значит, участия не принимает. А муж у вас был?
Маруся до смерти боялась эту женщину, ее властного тона, ее нарочитого ехидства, ее чудовищной энергии и еще того, что она — мать Потапова.
— Нет, — пискнула она, — мужа у меня не было.
— Поня-ятно, — протянула Нина Георгиевна, как будто вынесла приговор, и по-купечески шумно прихлебнула чай, — одна, значит, мальчишку растишь?
