Irene - Умри красиво
После небольшой паузы, в течение которой они сверлили друг друга взглядами, директриса произнесла:
— Вот и прекрасно. Если так, то у тебя неделя, чтобы исправить положение. Иначе начнутся серьезные проблемы, я тебе обещаю.
С минуту девушка смотрела ей в спину, а когда та скрылась за поворотом, ее лицо исказила гримаса дикой, невозможной боли и отчаяния. Она закусила кулак, чтоб не вскрикнуть и безжизненно, будто мгновенно лишившись всех костей в организме, сползла по стенке и исчезла из моего поля зрения.
В ту секунду мне показалось, что она упала в обморок. Мигом распахнув двери, я бросилась к ней. Наташа сжалась в темный, жалкий комочек и сидела, уткнувшись лицом в согнутые колени.
— Эй, эй! — позвала я. — Ты как?
Девушка подняла на меня рассеянный взгляд покрасневших глаз и не сразу поняла, кто я такая. Мгновение, и выражение ее лица снова стало непроницаемо-презрительным.
— В порядке! — отрезала она и вскочила с пола, чуть пошатнувшись.
— Ну… мне так почему-то не кажется.
— Это ваши проблемы.
— Да, — согласилась я. — У меня действительно до фига проблем. Но мне хотя бы есть кому о них рассказать.
Наташа резко вытерла глаза — тушь размазалась по щеке в лучших традициях готских тусовок, и я негромко кашлянула, намекая на это, а затем кивнула в сторону лаборантской. Похоже, девушка поняла, что с ее внешностью что-то не так, а может, просто хотела внимательнее рассмотреть меня — все-таки, мы были почти ровесницами, но я уже работала в той школе, которую она только собиралась окончить. Через миг она, недоверчиво сдвинув брови, с неохотой переступила порог.
Пока Наташа наклонилась к зеркалу, молча вытирая краем платочка всю эту красоту, я судорожно придумывала, как с ней заговорить. Н-да, ведь Саша — пока самый тяжелый случай в моей практике, — по крайней мере не был таким агрессивным. Эта девушка напоминала мне ежика — за отточенными иголками скрывалось мягкое брюшко и нежные розовые пятки, и свой шанс казаться беззаботной и презрительной, как перед директрисой, она уже потеряла. Поэтому, по идее, у меня есть призрачная надежда спокойно поговорить с ней.
— Странно, что у тебя не водостойкая тушь в такую погоду, — помолчав, невинно заметила я. — Этот туман меня просто достал.
— Водостойкую фиг смоешь, — безразличным тоном ответила она. — Да и вообще, не до туши мне сейчас.
Я заинтересовано наклонила голову. Помню, как-то Кирилл говорил мне, что если человек твердо решил не рассказывать о своей проблеме, он будет заводить в тупик любую твою фразу. Он никогда не будет акцентировать внимание на себе, своем состоянии или настроении. Так вот в моем случае Наташа должна была остановиться после первого предложения. А то, что она сделала, называется «приглашение к разговору» и его всего лишь нужно почувствовать — в тоне, позе или голосе. Дальше — дело техники.
— Мне всегда казалось, что девчонка выберет правильную тушь, даже если случится конец света.
— А если хуже? — качнула головой Наташа, убирая за уши длинные русые волосы.
— Что может быть хуже того, что весь мир рухнет, а ты умрешь?
— Только то, что весь мир рухнул, а ты остался жив, — хмуро парировала девушка, присев на край стола. — Только это.
Я пожала плечами.
— Знаю одно: пока ты жив, ты можешь что-то изменить. В том числе, и постапокалиптический пейзаж за окном.
Наташа горько улыбнулась, ее черты лица на несколько секунд смягчились. Пухлые губы, выразительные серые глаза, красивые скулы — когда она не пыталась казаться принцессой-воином, ее вполне можно было назвать хорошенькой.
— Да уж. Какой у нас странный разговор! А я ведь даже не знаю, как вас зовут.
— Вика, — я протянула ей руку. — И можно на «ты», пока Дарья Павловна не слышит.
Девушка пожала мою руку и рассеяно огляделась по сторонам — нас окружало довольно занятное царство колбочек, пробирок, разноцветных пузырьков. Я подошла к чайнику и клацнула кнопкой. В серых мартовских сумерках вспыхнул маленький красный огонек и воспоминание, острое, как осколок разрывающегося снаряда, больно черкнуло мою память. Вот так же уютно бурлил чайник в кабинете Кирилла, когда мы впервые остались наедине, и мне казалось, что на планете Земля нет ни одной живой души.
— Спасибо, — растеряно пробормотала Наташа, когда я протянула ей чашку чая. — Не пойму только, зачем ты это делаешь.
— Может быть, потому, что когда-то один хороший человек сделал то же самое для меня, — я грустно улыбнулась и наконец решилась на прямой вопрос: — Что у тебя случилось?
— Да… ничего, — она сокрушенно покачала головой. — Это никого не интересует. Наверное, никому и не нужно об этом знать. А тем более тебе.
Что-то мне напоминает этот недоверчивый взгляд из-под челки!
— Думаешь, я расскажу химичке? Или директрисе? — внезапно озарило меня.
— И они отправят меня к этому нашему… как его…
— Кириллу Петровичу, — мягко напомнила я и вздохнула. Меня бы кто к нему отправил…
— Ага. Разве не для этого ты тут сидишь?
Такое предположение меня почему-то развеселило. На секунду, забыв обо всем, я представила себе наш славный семейный подряд в действии — я «ловлю» клиентов, а муж — консультирует.
— Нет, — заявила я, отгоняя навязчивое видение. — Я просто лаборант. И не обязана никому ничего рассказывать. Впрочем, ты тоже. Как хочешь.
Расчет оказался правильным. Волшебные слова «как хочешь» тут же сделали свое дело и Наташа, слегка понизив тон и вглядываясь мне в лицо жутковатым блестящим взглядом, шепнула:
— Тебе кто-нибудь говорил, что не понимает тебя? Верней, не кто-нибудь. А человек, которого ты понимаешь лучше всех на этой чертовой планете?!
Следующие полчаса у меня не было даже возможности задать вопрос или что-то уточнить: как только я набирала в грудь воздуха, чтобы вставить хоть слово, Наташа продолжала свою пламенную речь, полную горечи и обиды, злости, ненависти и бесконечной, пугающей нежности. Я невольно подумала о том, что вовремя поймала ее — если бы она подержала все эти мысли у себя в голове еще пару дней, то точно кого-нибудь убила бы. Либо себя, либо своего незадачливого возлюбленного.
Их историю будто писал старый добрый Шекспир. Год назад в их класс перевели мальчика — и он, по словам Наташи, был даже лучше того, о чем она всегда мечтала. «Так бывает — сама толком не знаешь, что тебе нужно, пока не увидишь. Как тут… Бух! Это просто удар под дых. И ни минуты, ни секунды без мыслей о нем, ни вдохнуть, ни выдохнуть. Словами это не опишешь». Ох, как же прекрасно я понимала, о чем она говорит! И вот этот мальчик постепенно стал ее лучшим другом, если не сказать — единственным. Все бы хорошо, но отец Наташи работал следователем, а мать парня оказалась сестрой не так давно осужденного товарища, посадить которого и помог в свое время ее отец. Между юными влюбленными встал барьер: женщина считала, что Наташин отец — большая сволочь, раз посадил невиновного, по ее мнению, человека. Ребята очень долго не могли примерить своих родителей, и как только им наконец удалось, парень вдруг потерял к Наташе интерес. «Мы вместе прошли через такое… Было так страшно… и тяжело… Но у нас все вышло! И вдруг ты только и можешь, что наблюдать, как все рушится и убегает, как песок сквозь пальцы. И ничего, ничего нельзя поделать. Неужели, если другого человека тянет к тебе, и ты чувствуешь в нем те же самые чувства, которые испытываешь сама, они могут остаться в тебе навсегда, а в нем — испариться за пару дней?! Я не могу в это поверить!» Я вспомнила ледяной взгляд Кирилла и тихий уверенный голос, в котором больше не было ни капли сожаления или боли, в то утро после Алисиного дня рождения. О, да. Еще как могут. И за день, и за час, и даже за минуту.
