Линда Ховард - Нет больше слез
Милла потянулась и поцеловала его:
- Забудь о презервативах, я принимаю противозачаточное.
Диас ответил на ее поцелуй. Может быть, у него и не было обширного опыта, но он явно знал в этом толк. Он целовал ее умело, чуть грубовато, в нарастающем темпе. Когда он отстранился от Миллы, его глаза горели страстью. Не произнеся ни слова, Диас нажал на газ, и они понеслись по дороге в Бойз.
Глава 20
Напряжение между ними росло, пока они подъезжали к отелю, воздух вокруг стал плотным и душным. Милла трепетала с головы до ног, хаотично обдумывая, что ей делать. Вопреки здравому смыслу, она собирается лечь в постель с Диасом. Возможно, это просто нормальная человеческая реакция на опасность, которую они пережили вместе, возможно она пожалеет об этом утром, но все равно это сделает. Она хотела его столь сильно, до боли, так отчаянно хотела ощутить его в себе, что могла кончить от одного его прикосновения.
Милле хотелось попросить его остановиться на обочине, залезть к нему на колени и покончить с этим, до того, как она умрет от напряжения. Но как и Диасу, ей хотелось, чтобы все произошло в постели, так что она молчала, стиснув зубы от желания, которое терзало ее.
Наконец, они приехали. Диас засунул ноги в мокрые ботинки, оставив носки на полу машины, и выбрался наружу. Милла не хотела выходить с ногами, завернутыми в кусочки ткани и куски коры, так что она осталась внутри, пока он не обошел машину и не открыл дверь, чтобы помочь ей вылезти. Она задумалась, позволит ли он в этот раз ее телу скользнуть по нему, но Диас удержал ее на расстоянии, и аккуратно поставил на ноги. Милла взглянула на него, ожидая увидеть твердое, отсутствующее выражение лица, так ему присущее. А он прижал ее к себе сбоку и прошел с ней в отель.
Ночной администратор смотрел на них с любопытством, пока они приближались, конечно, ему нечасто доводилось увидеть женщину с ногами, обернутыми тряпками. По крайней мере, в новых свитерах они не выглядели как бездомные. Если б не это, администратор точно вызвал бы охрану.
В лифте, поднимаясь наверх, они молча стояли рядом. Милла чувствовала каждый удар сердца, даже пальцы покалывало.
Диас достал карту-ключ и, о чудо из чудес, она сработала.
Он открыл дверь и, подтолкнув Миллу внутрь, включил свет в небольшом коридоре. Почувствовав себя сироткой Энни, Милла проскользнула в открытую дверь, ведущую в смежную комнату.
- Ээ…Я сниму тряпки с ног и приму душ, а потом…
- Сядь, - сказал он.
Она моргнула.
Он выдвинул кресло и усадил ее туда. Включив лампу на прикроватной тумбочке, Диас встал на колени и начал развязывать узлы, держащие ткань на ее ногах. Когда ступни оголились, он осторожно осмотрел их, в поисках царапин или порезов, но, кажется, она прошла через все без особых повреждений.
Когда он закончил, то встал, Милла тоже поднялась, проведя рукой по своим непослушным волосам.
- Я приму душ, - снова сказала она, пытаясь пройти мимо него, но он обнял ее рукой за талию и притянул к себе.
- Душ подождет.
- Но мои волосы, вода в реке…
- Вода была чистая.
- Но мне нужно освежиться. - Милла не знала, зачем вдруг придумывает оправдания, чтобы отложить то, что должно было случиться, но она нервничала. Так давно с ней этого не было, а Диас не был обычным мужчиной. Оба этих факта многое значили, и она не хотела торопиться.
Диас расстегнул ее джинсы и сказал:
- Хочу тебя такой.
А затем поцеловал.
В нем не было ничего романтического: ни ласковых словечек шепотом, ни галантных поступков, был только этот поцелуй, который все продолжался, поглощающий и ненасытный. Ее никогда раньше так не целовали, с таким напряжением, когда не оставалось ничего, кроме примитивного разделения: мужчина и женщина. Он запустил руку в ее волосы, держа ее затылок ладонью, и слегка наклонил свою голову, пока насыщался ее ртом. Это было как захват. Но он и давал. Давал удовольствие. Она вся горела от пламени его рта и языка.
Джинсы бугрились от его эрекции. Твердый как камень, он прижимался к ее животу, и ее лоно напряглось от ожидания. Возбужденная, она немного отстранилась, чтобы расстегнуть пуговицу и молнию на его джинсах, снимая промокшую ткань, чтобы выпустить и сжать его, твердого, длинного, пульсирующего. Она обхватила его пальцами, пораженная толщиной, чувствуя шелковистость его кожи. Двигая рукой вверх и вниз, она чертила круги на головке члена, заставляя Диаса содрогаться, издавая дикий, неукротимый звук.
Его руки напряглись, он повалил ее на кровать и за двадцать беспокойных секунд, раздел ее донага. Еще десять секунд – и его одежда на полу. Положив руки ей на колени, он развел их, и не дожидаясь согласия, лег на нее. Милла обнимала его, пока он, опираясь на одну руку, другой вводил в нее пенис, и вот одним резким движением он оказался внутри.
Диас замер, открыв рот и тяжело дыша, пока они смотрели друг на друга. Она не могла двинуться; ощущение его внутри себя было слишком острым, почти болезненным в своей мощности. Их взгляды встретились в неярком свете лампы, и она была зачарована напряжением в его лице, его мышцы застыли, будто он не смел двигаться. Ее желание нарастало, но все равно она балансировала на краю лезвия, и знала, что не может его контролировать. Его грудь внезапно поднялась в судорожном вздохе, и он медленно двинулся в глубоком рывке, войдя до самого конца.
Милла сжалась: ее влагалище, все тело. Она сжалась вокруг него, ее зрение затуманилось, пока она кончала, испытывая одну за другой волны почти ослепляющего наслаждения. Никогда раньше она не достигала такого пика, теряя ощущение себя, окружения, всего, что не было этим моментом, экстаза, прошедшего по ее животу, ногам и всем нервным окончаниям. Рывками, он провел ее сквозь это, пронзая, требуя своего освобождения, и одновременно продлевая ее наслаждение. Он снова издал этот животный звук и выгнулся, содрогаясь, пока его бедра двигались, и он, погрузившись в нее, после нескольких долгих моментов, дрожа каждым мускулом, медленно опустился сверху.
А потом все было как пустошь – уныло и одиноко. Она лежала под ним, слишком усталая, чтобы двигаться, едва дыша, и пыталась удержать слезы. Прежде она никогда не плакала после секса, и не знала, почему вдруг хотела сейчас, но она ощущала навязчивую потребность в утешении. Хотелось спрятать свое лицо на его плече и рыдать, как ребенок.
Потому что это была огромная ошибка? Или потому что все закончилось?
Даже притом, что он лежал на ней, тяжело вздыхая, она все равно могла чувствовать небольшое напряжение, идущее по его мышцам, как будто он так и не расслабился, будто уже думал двигаться дальше.
