Алена Винтер - Желание женщины закон, или Из пропасти в бездну
– Каким образом?
– Сегодня утром я не обнаружил в своем сейфе пистолета. На нем, естественно, мои отпечатки.
– Говоришь, ни о чем не подозревает? – яростный блеск появился в глазах Литвина. – Не спеши, дорогой. Вызывай начальника службы безопасности. И позвони Далмацкому, пусть не торопится. Нужно немного потянуть время.
Глава 21
Кефир особо не церемонился, когда вел Полину по узкой дорожке к небольшому домику, расположенному в глубине двора. Он больно уцепился пальцами за ее плечо и с силой вдавил пистолет в бок, словно говоря о том, что, если Полина вздумает сопротивляться, непременно выстрелит. Воздух на улице был холодным, однако Полина радовалась колючему ветерку, обдувающему лицо. На крыльце она на мгновение остановилась и оглянулась в темноту ночи. За воротами мрачно шумели деревья, небо было черным, но кое-где на нем уже заблестели звезды. Небольшой поселок спал, лишь в одном доме на окраине светилось окно.
– Наслаждаешься? – услышала она за спиной голос Волошина. – Да-а, – с восторгом протянул он, – хороший вечер.
– Для смерти, – сплюнул в сторону Кефир и громко заржал. – Что стоишь? Вперед! – зычно скомандовал он, открыв перед Полиной дверь.
– Не кричи, – сказал Волошин.
– А чего бояться? Никто же не слышит!
Полина вошла внутрь и потянула ноздрями. Пахло корицей и еще чем-то вкусным. Видимо, совсем недавно здесь были женщины и готовили. В животе неприятно заурчало, и Полина усмехнулась. «Странно, – подумала она. – Меня собираются убить, а я думаю только о еде».
– Заваришь чаю? – спросила она, нагло глядя в обожженное лицо Кефира.
Выглядел он безобразно. Кожа на левой щеке и лбу покрылась пузырями, глаз заплыл и стал бордовым. Кефир осторожно провел пальцами по лицу, влажному от вытекающей из лопнувших пузырей жидкости, и зарычал:
– Издеваешься, сука?!
– Прекрати! – успокоил его Волошин и похлопал по плечу. – После отыграешься.
Он прошел в небольшую гостиную, выглянул в окно, а после плотно задвинул шторы и включил светильник, стоящий в углу. Кефир усадил Полину на темно-бордовый массивный диван и приказал не двигаться. Она незаметно огляделась. Два кресла, два дивана, телевизор – вот и вся обстановка.
– Далмацкий явно пожмотился на обустройство своей «виллы», – сказал Волошин.
– Да, – соглашаясь, кивнула Полина, – ты действовал бы с большим размахом.
– Разумеется, – презрительно скривился Волошин. – Мой дом будет совершенно другим, не похожим на эту мужицкую избушку. Много света, солнца, море рядом и, главное, никакой зимы в ближайшие пятьдесят лет.
– Значит, Панама?
– Или Бразилия.
– Неужели здесь так плохо?
Полина со страхом считала быстро бегущие минуты и, чтобы немного успокоить себя, задавала вопросы, ответы на которые ее вовсе не интересовали. Этим незатейливым способом она пыталась отвлечь внимание Волошина от своей персоны. Зная о его любви к цветастым разговорам, Полина надеялась, что он перейдет к обсуждению важной для него темы, забудет о ней и тем самым даст возможность Алексу обнаружить свою сестру раньше, чем в нее выпустят пулю. В то время как Волошин рассуждал о прелестях заморской жизни, Полина осматривалась по сторонам, ища глазами предметы, которые можно использовать для защиты или нападения. Ничего подходящего, кроме стула у двери, она не увидела и протяжно вздохнула.
– Для чего?! – вдруг обозлилась она. – Как ты мог решиться на убийства?
– Деньги, любимая, самый убедительный мотив.
– А я думала, детские комплексы, обида на жизнь и удачливых людей. – Полина нарочито расслабленно прилегла и положила ноги на подлокотник. – Все оказалось проще, чем я предполагала. Интересно, ты ко всем вдовушкам прыгал в постель, уговаривая переписать на тебя бизнес?
– Фу! Неприятно вспоминать. Некоторые из них были старыми и безобразными. – Волошин подошел к дивану и навис над Полиной. – Я был их последним утешением, за что они мне и платили.
– А после убивал, – закончила Полина.
– Ни одну из них я и пальцем не тронул. – Волошин откинул голову назад и громко рассмеялся. – Кефир взял на себя эту обязанность. Видишь ли, ему нравится делать с людьми такое, от чего у других кишки выворачиваются наружу от отвращения. Например, он может научить летать, как Ямпольскую, или так долго издевается, что мозги съезжают с катушек. Этот маньяк прекрасно готовит корм для рыб, жарит шашлыки, не вынося тело из машины, удобряет трупами землю.
– Какая многосторонне развитая личность. Меня, надеюсь, он просто пристрелит? Сделай милость, дай уйти без боли.
Волошин неожиданно вздрогнул от этих слов, приблизился к Полине и тихо прошептал:
– Я тоже тебя любил. Много лет назад. Поэтому уступлю твоей просьбе.
– Ты ведь понимаешь, что мое убийство получит широкий общественный резонанс, – сказала Полина, вжавшись в спинку дивана, стараясь отодвинуться от лица, в которое ей хотелось плюнуть. – Братья всех поднимут на ноги, но отыщут тебя, где бы ты ни находился.
– Меня? – усмехнулся Волошин. – Искать будут Амосова. Это из его пистолета убьют тебя и Далмацкого. Я даже могу рассказать версию, которую выдвинет полиция. Последняя жертва Русланчика, то есть ты начала сопротивляться, не поддавшись его шантажу. Запись о том, как ты убегаешь с места преступления, найдут здесь, она будет лежать где-нибудь на полу. Я имею в виду флешку, – уточнил он со странной радостью на лице. – Далмацкого он убьет, потому что больше не будет нуждаться в помощниках. Он решит превратиться в честного гражданина и поэтому уберет опасного свидетеля в лице продажного мента. А потом от Амосова избавится Литвин, чтобы не потерять репутацию.
– И где в это время будешь ты? И твой урод?
– Он – в Панаме! – хохотнул Кефир, стоящий у двери. – А я… какая тебе уже будет разница?
– Браво! – Волошин хлопнул в ладони.
– Сколько тебе заплатить, чтобы ты отпустил меня? – предприняла отчаянную попытку Полина.
– Смеешься? У меня достаточно денег. Когда понадобится больше, придумаю, как их получить.
– Мне противно, – прошептала Полина, отвернулась и посмотрела на оранжевый светильник.
– Это мне было противно жить так, как выгодно другим, – процедил Волошин. – Стыдиться матери, которая на потеху соседям пьяная валялась во дворе у мусорных баков. Ненавидеть брата-уголовника. Он бил меня, приговаривая: «Так надо! Я делаю из тебя мужчину». Вот и сделал! Какое у меня было детство? Лишь злость на всех и страх. Я устал видеть презрение в глазах таких благородных девочек, как ты и твоя сестрица. А Литвин… Надоело гнуть спину на чужого дядю! Делать для него вещи, о которые он не хотел марать руки. Ради чего? Ради тех копеек, которые он мне платил?
