Наталия Орбенина - Супруг для богини
– Вера! Опомнись! Замолчи! Ты оговариваешь себя! – Павел здоровой рукой попытался притянуть к себе сестру и положить конец кошмарному и постыдному монологу.
– Сударь! Попрошу вас не вмешиваться! – резким голосом приказал Сердюков. – Продолжайте, Вера Вениаминовна!
– Нет! – встряла в разговор Ольга. – Не смейте принуждать ее оговаривать себя! Вы же видите, она от расстройства помешалась! Она не могла желать смерти своего отца!
– Явно, может быть, и нет. Но в глубине души, так же, кстати, как и вы в истории с рукописями, она рассчитывала на такой исход своего представления. Я имею в виду пресловутое явление призрака.
– На что вы намекаете? Я, что ли, по-вашему, тоже хотела убить мужа?
Ольга Николаевна обомлела и уставилась на следователя широко раскрытыми глазами.
– В прямую, нет. Но когда вы привезли страшные компрометирующие бумаги и предъявили их Извекову, вы вполне могли предположить, что его хватит удар, как человека весьма нездорового. Вот так, легко и просто, безо всякого мучительного и шумного развода вы становитесь вдовой! Ваши слова приблизили Вениамина Александровича к смерти. Он сильно выпил, вероятно, уже тогда он почувствовал себя нехорошо и вышел в коридор. И тут в горячечном алкогольном бреду он узрел призрак Горской. Извеков безумно испугался, молил привидение о пощаде, имея в виду прежние грехи, он не мог понять, галлюцинации это или жуткая явь. То и другое одинаково ужасно. Но он не успел это осмыслить, истомленное попойками сердце не вынесло. Пришла его смерть. А вы, милое шаловливое дитя, вы, Вера, – Сердюков ткнул длинным пальцем воздух в направлении девушки, – вероятно, не раз пробирались в комнату покойной матери, примеряли ее одежду, пытаясь стать такой же, как она, красивой, независимой, талантливой. Ее яркие образы стояли перед вашими глазами. Особенно те, что вы запомнили из кино. Роль, где Горская является призраком погибшей возлюбленной, одна из самых ее удачных. Очень запоминающийся образ. Он, вероятно, всегда был перед вашим сознанием, еще с детства. И вы невольно преобразились именно в такую Горскую. Так возник призрак. А потом вам захотелось предстать в новом облике перед зрителями. Вам наскучило общаться со своим отражением только в зеркале. Но как явиться? Испугать интереснее всего, тем более, как я знаю, подобные злые шутки в вашем доме уже случались.
При этих словах следователя Павел густо покраснел.
– Кого вы хотели напугать, быть может, снова мачеху, а может, и папашу? А вдруг да и до смерти? – Сердюков прищурил глаза, покрасневшие от недосыпания, и они и вовсе превратились в маленькие щелки, прикрытые белесыми ресницами.
– Немыслимо! – ахнула Оля. – Это ваши домыслы! Вера, скажи что-нибудь? Зачем ты рядилась в привидение?
– Об одном жалею, что и вы, дорогая мачеха, тоже не померли со страху! – Падчерица метнула в Ольгу ненавидящий взгляд.
Павел схватился за голову и тотчас же застонал, потревожив руку. Оля тяжело задышала и стала беспомощно оглядываться, ища помощи от ненависти и злобы, которая исходила от хрупкой девушки, стоящей напротив. Трофимов в волнении тряс флакончиком капель над стаканом с водой, ошибся в счете, чертыхнулся и часть пролил на ковер.
– Как, должно быть, мы будем мило смотреться вдвоем в арестантских одеждах? Я думаю, серый цвет пойдет нам обеим? – Вера засмеялась странным сухим смехом, глядя прямо в лицо мачехе блестящими от злого возбуждения глазами.
– Послушайте, господин следователь, я, конечно, мало что смыслю в законах, но мне кажется, что обстоятельства смерти господина Извекова все же можно расценить как совокупность случайностей, приведших к трагическому исходу, – взволнованно произнес Трофимов. – Вряд ли суду присяжных покажутся убедительными рассуждения о наличии злого умысла в действиях вдовы. Безусловно, Ольга поступила не очень красиво, прибегнув к шантажу, но ведь это не попытка убийства! А нелепая выходка Веры хоть и способствовала ускорению наступления смерти, но не явилась непосредственной ее причиной.
– Я понимаю ваше стремление, доктор, рассмотреть ее обстоятельства с другой стороны, ведь неприятно сознавать, что обожаемая вами женщина и ее благовоспитанная падчерица осмысленно довели своего мужа и отца до неминуемой смерти! Хотя вы сами только что признали, что подобное вполне возможно. Особенно, если для этого имеются весомые основания.
– Но ведь вы не сможете арестовать их прямо теперь и посадить в тюрьму! – с ужасом простонал Павел. – Нет такого закона, который бы карал, – он запнулся, – за неосознанное желание смерти ближнему.
– Вот это мы и будем разбирать, осознанное или неосознанное, – ответил Сердюков, бросив на обомлевшую Ольгу взгляд, в котором читалось даже нечто вроде сочувствия. – Вероятно, сейчас заключения под стражу не потребуется, но любезные дамы, пока следствие продолжается, будут находиться под надзором полиции и покидать Петербург им запрещено.
– Но мы так его любили! – едва слышно прошептала Оля и невольно перевела взор с падчерицы на большую фотографию, стоявшую на изящной ажурной этажерке, уставленной дорогими безделушками.
Снимок была сделан в день их свадьбы в фотографической мастерской Карла Буллы. В овальной темной деревянной раме, на изогнутой подставке, фотография представляла новобрачных в самый радостный день. Они стояли на пороге своего счастья. Извеков, умудренный опытом жизни и таинств любви. И она, Оля, юная, страстная, трепещущая, вся устремленная вперед, в неведомое. И как назло, именно теперь Ольге снова вспомнились их первые тайные свидания, полные жгучего неутоленного желания, когда они, снедаемые страстью, упивались поцелуями в закрытой карете или в темной аллее парка. Ольга даже прикрыла глаза, настолько явственно почудились ей эти сладостные поцелуи на ее губах, нежные трепетные прикосновения горячих рук. Полно, да было ли это?
Сухневич устало прикрыл глаза и стал ждать, когда тяжелая дремота овладеет его телом и сознанием. Но мучительная боль в голове не давала заснуть. Он надеялся, что помогут лекарства, которые дал приехавший с Сердюковым врач. Следователь и молодой доктор Трофимов прибыли на дачу Извековых, когда день уже доживал последние часы. Врач осмотрел раненого, дал ему лекарств и распорядился лежать со льдом на голове. Герасима послали в поселок нанять женщину для ухода за больным, получалось, что ближайшую неделю Сухневичу придется провести на этом диване. Нанятая в сиделки опрятная старушка в скором времени уже суетилась в комнате больного. Она подносила ему пить, помогла переменить одежду на уютный халат, заботливо прихваченный Сердюковым из города, поправляла подушки и одеяла. За окном совсем стемнело, пора было ложиться спать. Тем более что предшествующие сутки и Сердюков, и Трофимов провели на ногах. Следователь и врач откланялись и оставили раненого на попечение сиделки. Старушка покружила по комнате и устроилась в кресле в уголке. Сон понемногу овладел обоими. Сухневич заснул, но спал недолго, тревожно и проснулся от странного ощущения. Ему показалось, что в комнате как-то сильно похолодало, он невольно натянул одеяло до небритого подбородка и открыл глаза. Перед ним стояла женщина. Сначала он решил, что это его сиделка, но тотчас же понял, что ошибся. Старушка мирно спала в своем уголке. А женщину он узнал, вчера любовался ее портретами. Прекрасная, высокая, бледная, в белом струящемся платье, с распущенными волосами, она смотрела на него, как ему показалось, даже с изумлением. Точно ожидала найти тут другого человека.
