Тилли Бэгшоу - Сидни Шелдон. Если наступит завтра – 2
Постепенно он сосредоточился на голосе аудиогида. Текст был крайне интересным:
«Изображение на ткани, такое же отчетливое, как фотографический негатив, показывает человека, пострадавшего от физической травмы, вполне сопоставимой с распятием и пытками. Хотя радиоуглеродный анализ показал, что плащаница была изготовлена между 1260-м и 1390 годом, более поздние научные изыскания поставили под сомнение эти открытия. Химические тесты подтвердили, что по крайней мере части плащаницы могут быть значительно старше».
Джеф переходил из зала в зал, продолжая слушать текст аудиогида. Никогда не выставлявшиеся раньше изображения плащаницы соседствовали с экспонатами раннего христианства и скульптурами, относившимися к культу плащаницы. Несмотря на анализ на радиоактивные углероды и другие тесты, проведенные в семидесятых годах ХХ века и в 1988 году, эксперты так и не смогли определить природу изображения и то, каким образом оно было зафиксировано на ткани. Краска при этом не использовалась. Были найдены следы человеческой крови, проведен анализ ДНК, но ничего конкретного эти исследования не дали. Широко распространенная теория гласила, что в Средние века какого-то беднягу мучили и распяли, чтобы подделать плащаницу. Но и это не объясняло появления четкого вечного изображения на ткани.
К тому времени как Джеф вошел в последний зал и встал перед плащаницей, он был так поглощен тайнами ее происхождения, что почти забыл, зачем пришел. Но потом очнулся и понял, что смотрит в лицо из отдаленного прошлого. Его охватил такой порыв эмоций, что он едва мог дышать.
Это лицо было преисполнено невыносимого человеческого страдания и все же оставалось таким спокойным в смерти. Раны, причиненные этому человеку, были ужасны. Пробитые гвоздями кожа и плоть, кости, раздробленные избиениями, повреждения тела от многочисленных ударов ножом…
«Речь идет не о Боге и человеке, – думал Джеф. – Дело в жестокости и всепрощении, жизни и смерти. В человечности во всей его славе и во всей его грязи, в красоте и уродстве».
В этот момент он понял, что положит жизнь на то, чтобы защитить плащаницу, эту реликвию, даже если она подделка.
Если Купер в Севилье, если какой-то безумец готов платить миллионы, чтобы украсть и уничтожить плащаницу, их нужно остановить.
Джеф Стивенс должен это сделать.
Мужчина в зеленой парке наблюдал, как Джеф Стивенс покидает музей. У него были темные волосы и орлиный нос, который придавал ему сходство с древним римлянином. Девушка, продававшая билеты, заметила это, когда он махнул перед ее носом полицейским удостоверением, и подумала, что он удивительно вписывается в римские развалины. Она почти ожидала, что он заговорит на латинском или, по крайней мере, на итальянском. Но он спросил ее на идеальном испанском:
– Мужчина, который только что ушел, заплатил за билет наличными или кредиткой?
– Наличными.
– Он сделал или сказал что-то необычное, когда вошел?
– Нет. По крайней мере, я не заметила. Он улыбался и казался совершенно спокойным.
Мужчина в зеленой куртке повернулся и ушел.
Отель «Альфонсо» на сто пятьдесят один номер был лучшим в городе. Выстроенный в 1929 году в андалузском стиле, он, однако, имел множество удивительно красивых мавританских деталей. Вестибюль и бары с мраморными колоннами и мозаичными полами, высокими резными потолками и стенами, увешанными изысканно-эклектичными картинами и освещенными тысячами золотых ламп, были просторны, как пещеры Аладдина. До номеров можно было добраться на старомодных лифтах 1930 года с золочеными решетками вместо дверей или по восхитительно величественной и широкой лестнице, которая вилась вокруг центрального двора, засаженного цветами.
В номере Джефа стояла антикварная кровать орехового дерева с четырьмя столбиками. Ванная была просто огромный. Джеф рассудил, что, если уж приходится расстаться с комфортом дома профессора Муньеса, следующее жилище должно быть поистине великолепным. «Альфонсо» вполне отвечал этому требованию. Единственный его недостаток заключался в том, что здесь было полно американских туристов, как обнаружил Джеф, когда спустился в бар.
– Не могли бы мы поговорить в более уединенном месте? – Человек, с которым встретился Джеф, украдкой оглядел обшитую деревянными панелями комнату. Они сидели за угловым столиком и пили граппу. – Я чувствую себя обезьяной в зоопарке.
– Не понимаю почему, – сухо заметил Джеф. – Никто на нас не смотрит. Все отдыхают или напиваются в баре.
В этот момент американские туристы у стойки громко загоготали, хлопая одного из своей компании по плечу.
– Что у вас для меня?
Мужчина вынул из кармана пиджака фотографии и подтолкнул по столу к Джефу. На одной из них человек с курчавыми волосами и орлиным носом о чем-то серьезно беседовал с арабом в традиционной одежде. Похоже, дело происходило в вестибюле отеля. Но не этого. На заднем фоне было слишком много арабов, так что речь вряд ли шла о Севилье. Отель выглядел величественным и роскошным. Может, Дубай?
– Знаете их? – спросил мужчина.
– Нет. Полагаю, это и есть иранец, о котором упоминал Доминго?
– Шариф Ибрахим Рахбар. На шестом месте среди самых богатых людей мира. Крайне редко бывает на людях. Безжалостен. И нечасто смеется. Для этого парня алкоголь, секс, личная свобода любого рода находятся под запретом. Да, и он не самый большой на свете сторонник женских прав.
– Ненавистник женщин? – с любопытством спросил Джеф.
– Я бы не сказал. В его катарском гареме не менее шестнадцати наложниц. Так или иначе, вас интересует другой парень, верно?
– Да. Но теперь не уверен, что это имеет значение. – Джеф долго изучал на снимке незнакомца с орлиным носом. – Это не Дэниел Купер. Должно быть, источник Доминго ошибся.
– Все может быть. Но вот что я скажу: кто бы это ни был, он очень интересуется плащаницей. И вами, мой друг.
Джеф просмотрел другие фото. Тот же мужчина, только на этот раз в Севилье. На некоторых снимках он входил в музей, на других гулял рядом, иногда фотографируя или останавливаясь, чтобы поговорить по телефону. Почти на всех снимках на нем была зеленая парка.
– За последние пять дней он четырнадцать раз был в «Антиквариуме». Называет себя Луисом Коломаром, детективом национальной полиции Испании.
Джеф кивнул.
– Проблема в том, что никто ничего об этом не слышал. Ни в Севилье, ни в Мадриде, ни в одном из городов, в которых я справлялся. Возможно, испанская разведка.
– Разведка?
– Кто знает? Или даже ЦРУ. Его испанский безупречен, но множество американцев хорошо говорят по-испански. Или же это он должен украсть плащаницу по поручению Рахбара. А может, он работает с этим парнем Купером.
