Барбара Вуд - Мираж черной пустыни
— Через два дня Рождество, — сказала она. — Сидя тут, я пропущу праздник.
— Не пропустишь. Я принесу тебе гуся и рождественского пудинга. К тому же у меня есть для тебя подарок.
Пиони взглянула на поднос с едой и сказала:
— Что? Опять бутерброды с паштетом?
— Мои клиенты платят большие деньги за этот паштет.
— С гораздо большим удовольствием я бы съела бутик с джемом.
Миранда подавила в себе раздражение. Она понимала, как нелегко приходится этой девушке: двадцать четыре часа в сутки сидеть в запертой комнате, не видя никого, кроме Миранды. Но это все с лихвой окупится.
— Девочка моя, осталось потерпеть всего три месяца, и ты с полными карманами денег вернешься назад в Англию.
Пиони начала капризничать.
— А вы уверены, что те люди не обманут? Ну, те, которые хотят усыновить ребенка?
— Уверена.
— А почему они ни разу не пришли посмотреть на меня? Я думала, им будет интересно увидеть мать.
— Я же тебе говорила, они не хотят себя раскрывать.
— Тогда в их интересах сдержать обещание и выполнить свою часть сделки до конца.
Миранда села на край кровати и похлопала девушку по руке.
— Тебе не о чем волноваться. Как только они возьмут ребенка, ты получишь билет до Англии.
— И пять сотен фунтов?
— Наличными. А теперь давай посмотрим, как у нас дела.
Пиони послушно легла на кровать.
— А почему вы всегда говорите «мы»? — спросила она.
— Так всегда медсестры говорят, разве нет? А я ведь твоя медсестра.
Пиони с подозрением посмотрела на нее.
— Вы же позовете принимать у меня роды настоящего врача, да?
— Я уже говорила тебе. Пара, которая усыновит твоего ребенка, уже нашла врача. Как только у тебя начнутся роды, я пошлю за ним. Теперь скажи мне, как ты себя чувствуешь.
Это повторялось изо дня в день: Миранда приходила, измеряла живот Пиони, ощупывала его, задавала вопросы типа «У тебя хороший аппетит? Ничего у тебя не болит? Как вел себя сегодня малыш?» Измерив лентой живот девушки, Миранда поняла, что ей нужно будет немного увеличить объем подушки.
— Больше не тошнит по утрам?
— Уже пять дней. Думаю, что больше и не будет.
Первые несколько месяцев Пиони чувствовала себя весьма скверно: стоило ей что-нибудь съесть, как ее тут же начинало тошнить, в результате чего она проводила немалую часть времени, согнувшись над тазом. Поэтому Миранда решила временно не кормить ее завтраками и обедами. Сама же она с большим удовольствием жаловалась любому, кто был согласен ее слушать, на мучившую ее по утрам тошноту.
— Спина болит, — сказала Пиони.
— Где?
— Здесь. И я постоянно бегаю в туалет!
Миранда улыбнулась. «Нужно будет запомнить это», — подумала она.
— Спишь хорошо?
— Вроде бы неплохо. Вы можете принести мне рыбу? Умираю, как хочется рыбы.
— Какой?
Пиони пожала плечами.
— Просто рыбы. Беременность творит странные вещи — я ведь ненавижу рыбу!
Миранда встала с кровати:
— Будет тебе рыба, причем самая лучшая, которую только можно купить за деньги. Что-нибудь еще?
— Хотелось бы более свежий журнальчик, а не этот, шестимесячной давности!
— Ты просишь невозможного. Но я посмотрю, что смогу сделать.
— Вы же знаете, как мне не нравится здесь сидеть. Не нравится до чертиков. Я с ума сойду, если не выйду отсюда.
Миранда, взявшись рукой за дверную ручку, стояла у двери.
— Пока это невозможно, — сказала она.
— Просто погулять! Разве беременные женщины не должны делать упражнения и все такое?
— Пара не хочет, чтобы тебя видели.
— Никто не узнает. Пожалуйста, мэм. Выпустите меня отсюда хоть ненадолго. Я не наделаю никаких глупостей, обещаю вам.
— Пиони, мы закрыли эту тему еще в августе. Ты согласилась выполнять все требования, на которых приемные родители твоего ребенка будут настаивать. Выйдешь из этой комнаты, и договор расторгается. Сможешь пойти на все четыре стороны: без денег, но с животом. Это понятно?
Пиони теребила прядь волос.
Миранда улыбнулась и ласково произнесла:
— Все твои страдания будут хорошо оплачены. Вот увидишь. Но только в том случае, если ты все будешь делать так, как тебе говорят.
Взяв наконец бутерброд и откусив от него большой кусок, Пиони прошамкала:
— Хо-о-шо. Я никуда не пойду.
Выйдя из комнаты, Миранда заперла ее на ключ.
«По утрам меня больше не тошнит, зато появилось непреодолимое желание есть рыбу! — писала Миранда в письме своей сестре в Лондон. — Болит спина, и мне приходится часто бегать в туалет; но ничего — еще три месяца, и все будет прекрасно. Лорд Тривертон строит для меня потрясающе красивый дом. Я перееду туда сразу, как только родится ребенок. Ты приедешь ко мне, и мы будем жить вместе. Как хорошо мы заживем!»
Миранда отложила в сторону ручку, сложила лист и всунула его в конверт вместе с фотографией, на которой она была изображена в платье для беременных.
Затем она стала размышлять, когда ей лучше заняться увеличением подушки — сегодня или завтра, как вдруг услышала за дверью какой-то звук.
Миранда замерла. Ее квартира располагалась на верхнем этаже прямо над кухней; в нее вела отдельная лестница, поэтому она была изолирована от остальной части гостиницы и недоступна для гостей. Она посмотрела на часы. Была полночь. За ее дверью кто-то стоял.
Пиони! Ей удалось открыть замок и выбраться из комнаты!
Миранда вскочила, побежала к двери и резко распахнула ее, надеясь застать врасплох и схватить девчонку, пока ее никто не увидел. Но тут Миранду ждало потрясение: на пороге стоял ее муж, Джон Вест!
— Привет, дорогая, — произнес он.
Она попятилась.
— Выглядишь так, словно привидение увидела. Что, не узнаешь собственного мужа?
— Джек! — прошептала она. — Я думала, ты погиб.
— Ага, мне было нужно, чтобы все так думали. Ты даже не пригласишь меня войти?
Коренастый рыжеволосый мужчина с бородой до груди в выцветшей, с разводами от пота, рубашке цвета хаки прошел мимо нее. Он окинул взглядом квартиру. — Хорошо устроилась, Миранда. Просто чудненько.
Она быстро закрыла дверь.
— Что ты здесь делаешь?
Он повернулся и поднял вверх свои рыжие кустистые брови.
— Что я здесь делаю? Ты что, дорогая, забыла, я твой муж. Разве у меня нет права здесь находиться?
— Нет! Ты ведь бросил меня.
— Бросил! Я же сказал тебе, что поехал на озеро Виктория искать гиппопотамов.
— Это было семь лет назад. За все это время от тебя не было ни слуху ни духу.
