Нора Робертс - Имитатор
– Значит, можно предположить, что стресс от необходимости скрывать правду и застарелая злоба на мать надломили его психику. А сломавшись, он убил две половины той женщины, которая его обижала. Шлюху и мать.
– Вот теперь ты пустила в ход мозги.
«Это похоже на компьютерный тренинг», – подумала Пибоди. Соображала она не слишком быстро, но чувствовала, что движется в верном направлении.
– Вы сказали «пара версий». А вторая?
– Вторая такова: он хочет забыть о своем прошлом, похоронить его. Прошлое не имеет никакого отношения к его нынешней жизни – вот что он твердит себе. Он ошибается: прошлое всегда является частью настоящего, его скрытой, подводной частью. И он не хочет, чтобы почтеннейшая публика, причмокивая и чавкая, пережевывала эту часть его жизни.
Пибоди устремила взгляд на Еву, но на лице ее лейтенанта ничего невозможно было прочесть.
– Чтобы он мог чувствовать себя человеком, уцелевшим после побоев, выжившим и добившимся успеха, несмотря на травмы и насилие, пережитые в детстве.
– Ты его жалеешь.
– Да, пожалуй. Правда, не настолько, чтобы раскошелиться на диск, – усмехнулась Пибоди. – Но мне его немного жаль, это верно. Он же не ждал, что ему причинит боль тот единственный человек, который должен был бы заботиться о нем. Я просто не представляю, каково это – иметь такую мать, которая набрасывается на тебя и бьет. Моя… ну, мою мамашу вы знаете. Она кого угодно может достать, но она никогда в жизни не причинила бы зла никому из нас. А с другой стороны, хотя мои родители, конечно, люди мирные и не склонные к насилию, можете мне поверить, они разорвали бы на куски любого, кто попытался бы нас обидеть. Но мне приходилось видеть и другую сторону медали: я ведь патрулировала улицы, и вы даже не представляете, сколько пьяных дебоширов мне пришлось доставить в отделение, пока меня не перевели к вам. Ну и потом, когда я перешла в отдел убийств, тоже всякого насмотрелась.
– Ничто так не вымывает из мозгов образ идеальной американской семьи, как первая пара пьяных дебоширов, избивающих своих жен, которых доставляешь в отделение.
– Одна из самых веских причин, чтобы уйти из патрулей, – с чувством согласилась Пибоди. – Но я хочу сказать, что видела все своими глазами, и, если хотите знать мое мнение, тяжелее всего приходится детям.
– Детям всегда приходится тяжелее всех. Но некоторые – кто верхом, кто ползком – прорываются через это, а другие нет. И вот тебе еще одна версия насчет Смита: он питается женским обожанием и упивается им, это одна часть его жизни. Но в то же время он считает их шлюхами и стервами, вот и убивает их самым жестоким и эффектным образом.
– Что ж, вполне убедительная версия.
– Как бы то ни было, он не придет в восторг, когда я брошу ему в лицо его прошлое, поэтому приготовься.
Пибоди восприняла слова Евы буквально и положила руку на рукоятку парализатора, пока они шли от машины к дверям Смита.
– Я не имела в виду боевую готовность, Пибоди, – усмехнулась Ева. – Давай сначала испробуем вежливый подход.
Их впустила в дом та же женщина под звуки той же самой музыки. По крайней мере, Еве показалось, что это та же самая музыка. Да и как можно отличить одну песню от другой, если все, что этот парень поет, может вызвать сахарный диабет?
Пока их не ввели в комнату с подушками на полу и пушистым белым котенком, Ева положила руку на рукав женщины.
– Есть в этом доме нормальные стулья или кресла?
Губы Ли неодобрительно поджались, но она кивнула.
– Да, конечно. Сюда, пожалуйста.
Она провела их в комнату с глубокими мягкими креслами в бледно-золотистой обивке и столиками со стеклянными крышками. Один из столиков служил подставкой миниатюрному фонтану, в котором голубая вода булькала на белых камешках. На другом столе стояла открытая квадратная коробка, наполненная белым песком. На поверхности песка Ева заметила какие-то письмена, вычерченные маленькими грабельками, лежащими рядом с коробкой.
Шторы были задернуты, но стеклянные края столиков светились в полутьме.
– Устраивайтесь поудобнее, прошу вас, – Ли указала на кресла. – Кармайкл сейчас присоединится к вам.
Ева принялась изучать проекционный экран на стене. Здесь была движущаяся абстрактная картина: нежные пастельные пятна перетекали друг в друга – розовые, голубые, золотистые и снова розовые. И в этом помещении тоже фоном звучал воркующий голос Смита.
– Меня уже подташнивает, – призналась Ева. – Надо было вызвать его к нам в отдел, там хоть обстановка нормальная, а тут ошизеть можно.
– Говорят, вы вчера одному челюсть своротили, – Пибоди изо всех сил старалась удержать на лице серьезное выражение. – Многие люди не назвали бы это нормальной обстановкой.
– Многие люди просто не знают жизни. – Ева повернулась кругом, потому что в эту минуту в комнату вошел Кармайкл Смит.
– Как я рад снова видеть вас обеих. – Он плавно повел по воздуху обеими руками, указывая на кресла, и широкие рукава его рубашки заколыхались. – Мы как раз пьем прохладный лимонад. Надеюсь, вам тоже понравится. – Он устроился в одном из кресел, кто-то из прислуги поставил поднос на длинный стеклянный столик рядом с ним. – Мне сказали, что вы пытались со мной связаться, – продолжал Смит, наливая бледно-лимонную жидкость из графина в стаканы. – Понятия не имею, о чем может идти речь, но прошу меня извинить: я был в уединении.
– Ваш представитель звонил начальнику полиции, – напомнила Ева, – так что, я полагаю, кое-какое понятие у вас имеется.
– Я вновь вынужден извиниться! – Смит обхватил один из высоких стаканов обеими руками, демонстрируя свои красивые длинные пальцы. – Мой агент слишком заботится обо мне, но это и понятно, такова его работа. Сама мысль о том, что репортеры могут узнать о моем разговоре с вами, да еще на такую ужасную тему, встревожила его. Я ему говорил, что доверяю вашему слову, что вы сохраните все в секрете, но…
– Мне не нужна шумиха. Я ищу убийцу.
– Здесь вы его не найдете. Здесь царство мира и покоя.
– Мира и покоя, – кивнула Ева, не сводя глаз с его лица. – Я полагаю, для вас подобные вещи должны быть очень важны.
– Жизненно важны, как и для всех людей. Жизнь – это полотно, на нем нарисована прекрасная картина. Все, что нам нужно, это взглянуть и увидеть.
– Мир, покой, красота особенно важны для того, кто был лишен их в детстве. Для человека, которого в детстве систематически избивали, истязали. Который имел множество травм. Вы платите вашей матери, чтобы она держала язык за зубами или просто чтобы не показывалась вам на глаза?
Стакан хрустнул и раскололся в руке Смита, тонкая струйка крови потекла по его ладони.
