Линда Ховард - Все, что блестит
Была ли эта ночь призвана продемонстрировать ей его мастерство? Ни разу, даже на пике собственной страсти, он не произнёс ни слова о любви. Она начала чувствовать, что его любовные ласки были столь же обдуманными, как и прежде, рассчитанными на то, чтобы заставить её принять его господство; к тому же она помнила о высказанном им намерении сделать её беременной.
В тревоге Джессика опустила голову на подушку, чувствуя, как холод сжимает её внутренности. Она не хотела верить ничему из этого, она хотела, чтобы он любил её, как она любила его, и всё же, что ещё она могла думать? Она уставилась в потолок, и слёзы скользили по щекам. Чарльз предупреждал с самого начала — не бросать вызов Николасу Константиносу. Этот человек по натуре завоеватель, это в его характере, и всё же она противилась своим собственным желаниям и сопротивлялась ему на каждом шагу. Стоило ли удивляться, что он так настроен подчинить её?
С тех пор, как она встретила его, она словно утратила душевное равновесие, но внезапно бесконечного напряжения стало слишком много. Джессика заплакала — беззвучно, безостановочно — и никак не могла остановиться, её подушка стала влажной под легким дождём слез.
— Джессика? — услышала она сонный голос — Николас приподнялся, опираясь на локоть.
Обернувшись, с дрожащими губами, она посмотрела на него пустым взглядом. Он вглядывался в неё, обеспокоено нахмурившись, потом прикоснулся пальцами к влажной щеке.
— Что случилось?
Она не смогла ответить. Она не знала точно, чт? было не так. Она знала только, что настолько несчастна, что хочет умереть. И снова тихо заплакала.
Позже суровый доктор Теотокас сделал ей укол и погладил руку.
— Это просто лёгкое успокоительное средство, вам даже не захочется спать, — уверял он её. — Хотя, по моему мнению, всё, что вам необходимо, — отдых и время, чтобы снова хорошо себя чувствовать. Серьёзное сотрясение — это не что-то такое, от чего любой может оправиться за несколько дней. Вы перенапряглись — и физически, и эмоционально, и теперь расплачиваетесь за это.
— Я знаю, — сумела произнести она, выдавливая слабую улыбку.
Слёзы утихли, и успокоительное уже подействовало, и Джессика смогла расслабиться. Действительно ли её слёзы являлись одной из форм истерии? Вероятно, так, и доктор не был дураком. Она лежала обнажённая в кровати мужа. Надо быть слепым, чтобы не понять, как они провели ночь, отсюда и осторожное предупреждение о перенапряжении.
Николас по-гречески говорил с доктором Теотокасом напряжённым и резким тоном, но доктор был очень уверен в своих ответах. Затем доктор ушёл, и Николас присел на кровать рядом с Джессикой, поместив руку с другой стороны от неё и опираясь на ладонь.
— Ты чувствуешь себя лучше? — мягко спросил он, пристально всматриваясь в неё своими тёмными глазами.
— Да. Прости, мне очень жаль, — вздохнула она.
— Ш-ш, — пробормотал он. — Именно я должен извиниться. Александр только что проклинал меня за то, что я вёл себя как последний дурак и не проявил б?льшей заботы о тебе. Я не буду рассказывать, что он сказал, но Александр знает, как выразить свою точку зрения, — закончил он, скривив рот.
— И… что теперь? — спросила она.
— Мы возвращаемся на остров, и ты должна будешь проводить всё своё время, не делая ничего более утомительного, чем прогулки по пляжу.
Николас пристально посмотрел ей в глаза и встретил её прямой взгляд.
— Мне запретили делить с тобой постель, пока ты полностью не поправишься, но мы оба знаем, что сотрясение — не единственная проблема. Ты победила, Джессика. Я не стану снова беспокоить тебя, пока ты сама не захочешь этого. Даю тебе слово.
Семь недель спустя Джессика стояла на террасе и рассеянно смотрела на сверкающую белоснежную яхту, поставленную на якорь в заливе. Подсознательно её рука нашла живот, и пальцы легко погладили по его плоской пока поверхности. Николас тщательно соблюдал своё обещание, но было уже слишком поздно. И хотя ещё оставалось время до того, как её состояние станет заметным, но она уже видела лёгкие улыбки, которыми Петра и София обменивались всякий раз, когда она была не в состоянии съесть хоть что-нибудь на завтрак, а позже с волчьим аппетитом совершала набег на кухню. Тысячей способов она выдавала себя этим женщинам — от усилившейся сонливости до способа передвижения: она училась двигаться медленно, чтобы предотвратить головокружение, которое начиналось, если она резко вставала.
Ребёнок! Она металась между невероятным блаженством от того, что действительно носит ребёнка Николаса, и глубокой депрессией, потому что отношения между ними не улучшились совсем, с тех пор как они возвратились на остров. Он по-прежнему был сдержан и невозмутим. Она знала, что это беспокоило мадам Константинос, но не могла заставить себя помириться с Николасом, и он тоже ничего не предпринимал. Он однозначно дал понять, что это она должна сделать следующий шаг, но она не хотела этого. Если и было что-нибудь, что запутывало всё ещё сильнее прежнего, так это осознание растущей в ней новой жизни. Непредсказуемое поведение, являющееся результатом беременности, отражалось на её эмоциях, делало её нерешительной, неспособной выбрать линию поведения. Вот и сейчас она только что справилась с приступом тошноты, чувствовала себя расстроенной, оттого что Николас так легко сделал её беременной, и впилась взглядом в яхту, стоящую внизу.
Андрос привёл яхту вчера. Николас работал как проклятый последние недели, чтобы наверстать упущенное и отвлечься, но решил, что круиз станет долгожданной переменой, и послал Андроса к причалу, где яхта стояла на якоре, чтобы привести судно к острову. Николас планировал уехать с Джессикой и своей матерью через два дня, и она начала подозревать, что муж решил уладить все недоразумения между ними, как только они окажутся на яхте, хочет она этого или нет. Он дал ей слово, что не будет беспокоить её, но, вероятно, не мог и предположить, что ситуация может затянуться так надолго.
Она неприязненно отвернулась от вида элегантного судна и встретила улыбающиеся тёмные глаза Софии, которая протягивала ей стакан с охлаждённым фруктовым соком. Джессика безропотно взяла стакан, хотя и удивилась, каким образом София всегда узнавала, что её желудок бунтует. Теперь каждое утро ей приносили также поднос с сухими тостами и слабым чаем, и она знала, что её будут баловать ещё больше из-за растущей беременности. Женщины всё же ни о чем не спрашивали её, зная, что она не сообщила Николасу о предстоявшем отцовстве, но скоро должна будет сказать ему.
— Я пойду, прогуляюсь, — сказала она Софии, отдавая ей пустой стакан. Похоже, их способность понимать друг друга улучшилась настолько, что София впервые поняла её и просияла в ответ.
